Нет, он не осуждал меня, не старался показать мне, какой я плохой. Монах говорил о моем поступке… Мне стало ужасно стыдно. Только теперь до меня однозначно дошло, что я дезертир, трусливо сбежавший с поля боя, бросивший своих товарищей, таких же, как и я, но принявших достойную смерть. Попытался сказать что-то в свою защиту, но монах быстро разъяснил неверность моих рассуждений, и я не возражал, понимая, что он знает нечто большее, чем любой другой человек, и имеет право так говорить. На все мои возражения и оправдания монах давал ответы, с которыми я не мог не согласиться, и в конечном счете в моем сознании произошел сдвиг, повлиявший на всю мою дальнейшую судьбу…
По его словам получалось, что, конечно, глупо зря рисковать жизнью, но не менее глупо и бояться смерти, которая все равно неизбежна, а путь настоящего мужчины, воина проходит где-то посредине…
Переночевав в отведенной нам келье, на следующий день мы вернулись в дом Георгия. Не смог, не пожелал я остаться жить в затворничестве, хотя, благодаря Георгию, монахи готовы были принять меня послушником. Я ничего еще не видел в жизни, и остаться здесь было для меня все равно, что умереть…
Уже подходя к оставленной нами внизу повозке с лошадьми, я вдруг остро почувствовал беспокойство. Обогнув скалу, вместо трех оставленных внизу человек, мы увидели целую толпу вооруженных людей. На площадке стояло два УАЗика и джип Георгия с его водителем.
Когда мы приблизились, от толпы отделился человек средних лет в высокой папахе и гимнастерке без погон. Чертами лица он походил больше на русского, чем на человека гор. Георгий о чем-то долго совещался с прибывшим, потом подошел ко мне.
— Вот так сюрприз… Теперь тебе точно надо возвращаться к монахам, — сказал он, и я уловил его в его словах некоторую иронию. Он на мгновенье задумался и добавил: — У нас здесь новый конфликт. Тебе у меня находиться опасно.
Я отвел взгляд от проницательных глаз Георгия и стал смотреть вдаль, туда, где до горизонта громоздились горы, а за ними — свобода и, может быть, хорошо оплачиваемая работа — это если рвануть за границу… Но вдруг видение исчезло и вместо него всплыло лицо монаха.
Его иконописные глаза смотрели на меня не с укором, а с улыбкой, понимающей и ободряющей. Как же я могу не оправдать его доверия и дружбы отца Георгия? А тот терпеливо ждал от меня ответа, хотя его самого ожидали люди, ему нужно было действовать. Я решительно и твердо сказал:
