Пусть он поделится опытом и расскажет вам, как можно молча на весь мир демонстрировать преданность любимой команде. И одновременно портить жизнь стражам порядка.
Большая просьба: разыщите пенсионера Василия Захребова, обязательно пригласите на встречу с ним и меня.
В Токио повидаться, к сожалению, не удалось.
— Какой симпатичный человек драматург Гольдфельд, — сказал мне давним осенним днем прозаик Гусейн Наджафов, потерявший на войне руку, но не способность весело воспринимать жизнь. — Вчера на станции я долго ждал автобус, Владимир Александрович увидел меня, развернулся на своих «Жигулях», довез до Переделкина… Я дал ему большое яблоко, он заметил, что плата слишком велика, вынул из бардачка яблоко поменьше, протянул мне: «Это вам сдача». Знаешь, как радуюсь, когда таких встречаю людей, ведь мы не были знакомы.
— Гусейн, дорогой, ну что за привычка составлять мнение о человеке с первого взгляда. Если хочешь, давай на пари: сегодня вечером ты резко изменишь свое представление о нем.
— Я? Ни за что! Ставлю бутылку «Гек-Геля».
— А я — бутылку «Енисели». Только небольшое условие: ты обещаешь ровно без одной минуты семь выполнить мою пустяковую просьбу. Согласен? Тогда встречаемся в холле у телевизора.
Владимир Александрович мой давний добрый знакомый, уже не первый год наши семьи снимают на лето соседние дачи, одно его хобби мне известно слишком хорошо. Я был абсолютно уверен в том, что выиграю пари.
… В семь вечера по второй программе передавался репортаж о матче «Спартак» — «Торпедо». За десять минут до начала Гольдфельд с комфортом расположился у экрана, сделав вид, что соседние кресла заняты, чтобы на них случайно не уселись один шамкающий критик и один болтливый поэт, демонстративные почитатели «Торпедо». Ушел в себя, приготовился ловить кайф.
Без одной минуты семь я тихо попросил Гусейна подойти к телевизору, извиниться перед публикой и сказать, что по другой программе идет «Ленинский университет миллионов», и что ему крайне необходимо эту передачу посмотреть, потому что во вторник у него экзамен в Академии общественных наук.
— О чем ты говоришь, при чем Академия, при чем экзамен, что за ерунду мелешь? — всей душой возмутился, правда, негромко, один из самых правдивых граждан, каких я только знал.
— Гусейн, ты обещал.
Испугавшись, что ему придется провести вечер в одиночку (а наедине с самим собой он никогда не пил), Наджафов через силу поднялся и двинулся к телевизору.
