То, что сказал Дуглас, не укладывалось в голове! Кэтрин хорошо знала мужа и знала, что он никогда не бьет тревогу по пустякам. Там, где можно было промолчать, Дуглас Саундфест молчал и не беспокоил родных. Поэтому ночной разговор представлялся Кэтрин в особенно мрачном свете.
— Похоже на то, что последние неприятности — не простое совпадение, — сказал Дуглас по телефону. — Боюсь, что ктото целенаправленно, давно и весьма успешно под меня копает.
— Что ты имеешь в виду? — воскликнула Кэтрин.
— Мы на грани разорения, Кэти. И спасти нас может только чудо.
Новая волна мучительного, липкого страха накатила на Кэтрин, и она на секунду закрыла глаза. Разорение! Кошмарное слово для девушки, которая выросла в состоятельной семье и ни в чем не знала отказа до тех пор, пока ее отец не увлекся сомнительными спекуляциями и не был объявлен банкротом.
Юная Кэтрин Гилберт была красива и тщеславна. Ее гордость невероятно страдала оттого, что молодые люди, которые раньше осаждали ее дом и клялись в любви, теперь едва здоровались на улице. Подруги лицемерно выражали сочувствие и приезжали на дорогих машинах посмотреть на крохотный домишко в бедном квартале, арендованный Гилбертами на три месяца — на большее не хватило денег.
Кэтрин пришлось искать работу, но кому была нужна прелестная белоручка из высшего света, не умеющая ничего, за что стоило бы платить деньги? Для продавщицы она была слишком высокомерна, для няни — невнимательна, для гида — невежественна.
К тому же необычайная красота девушки, привлекавшая в свое время в дом Гилбертов всю золотую молодежь города, теперь пользовалась не меньшей популярностью. Но, увы, в других кругах. С Кэтрин заговаривали на улице плохо одетые развязные молодые люди, от которых разило потом и спиртным и сомнительного вида мужчины с кричащими галстуками. Ей предлагали стать содержанкой и участвовать в подозрительных постановках, работать в варьете, где в конце представления девушки скидывают с себя всю одежду, и разносить напитки в клубах для мужчин.
За пару месяцев такой жизни Кэтрин, не догадываясь о том, что ее красота и гордый вид попросту отпугивают приличных мужчин, прониклась твердым убеждением, что среди людей с годовым доходом менее ста тысяч долларов нет ни одного порядочного человека. Изза этого она еще сильнее возненавидела нищету, их домик с картонными стенами, весь пропахший запахом еды, подгоревший омлет, который ей лично приходилось готовить по утрам, бесшабашное хвастовство отца, уверявшего, что не сегодня — завтра они вернут себе былое положение и все, кто отвернулся от них в минуту беды, горько пожалеют об этом.
