Прежняя профессия обязывает.
Рекламист – обязан быть публичным человеком.
Общение с людьми, с которыми в нормальной ситуации под одним кустом срать не сядешь – часть нашего ремесла.
Увы.
Она уже давно бросила писать песни и сменила за четверть века то ли пять, то ли шесть мужей.
С одним из этих бедолаг у меня даже были кое-какие контакты по бизнесу.
Я поэтому, кстати, даже имя ее изменил: у единственного человека во всей этой книге.
Известный человек, светская львица.
Тут главное – не навредить…
…Однажды она даже ко мне домой заскочила.
Так, чисто на чашку кофе.
Походила по несоразмерно большой квартире, оценила пол и стены из «дикого камня» в гостиной и теплые древесные тона в библиотеке.
Покурила на балконе с видом на набережную.
Заглянула на второй балкон, который мы, в отличие от первого, полностью застеклили, и жена устроила на этих восемнадцати квадратных балконных метрах настоящую оранжерею.
У нее там даже орхидеи цветут, в полный рост.
Ее любимые.
Должен же человек хоть что-то в этой жизни любить, ничего при этом не требуя взамен: ни теплоты, ни участия.
Ни денег.
Потрогала мои книги, постояла перед Машкиными фотографиями.
Хорошие фотографии, кстати.
Казалось бы – абсолютно репортажные, а авторские задумки передают – прямо как постановочные.
Она с ними даже какой-то конкурс выиграла, некоторые – в Манеже выставлялись.
Ну да ладно, отвлекся…
Потом заметила пылящийся в углу футляр с гитарой: шальной новогодний подарок моих любимых «сплинов», достала, пощелкала длинным ухоженным ногтем по нарисованным на инструменте автографам, попыталась взять аккорд.
Вроде как – получилось.
Потом попробовала сыграть свой старый проигрыш из «Моря».
Ни хрена.
Видимо, – ногти мешали: длинные, тщательно отполированные, покрытые тонким слоем лака кричащего цвета.
Или – еще что-нибудь.
Не мои дела.
– А знаешь, – говорит. – Нам все-таки надо было тогда рискнуть и переспать. Хотя бы один раз. Тогда, думаю, все было бы по-другому.
Я вздыхаю, привычно жму плечами, закуриваю.
– Не знаю, – говорю, – Дашка. Может, ты и права. И это тоже стало бы моей жизнью. Но сейчас – у меня есть только эта. Вот – та, которая есть. А другой – просто нет, и тупо не предвидится. Ты меня понимаешь?
Она усмехается, и я вдруг вижу за ухоженной светской львицей прежнюю наглую лохматую Хиппуху, с которой было так классно молчать, пить вино, курить траву и сочинять песни.
– Не держи меня за девочку, Джипсон, – ржет. – Не первый раз замужем…
