Но тут – сдают нервы у Дашки.
– Пшел вон, – шипит Хиппуха. – Пшел вон отсюда, подонок мажористый! Пшел вон отсюда, мразь!
…Я всегда гордился своей реакцией.
Но тут – не успел.
Хорошо, что успел тот парень-азиат.
Матовый тусклый блеск зажатого рукой в красной бархатной куртке лезвия – и короткий удар другой руки, тесно обтянутой мягкой черной кожей.
Нож первым же ударом ему выбить, естественно, не удалось, но он дал мне секундную передышку, чтобы успеть собраться.
Я прыгнул.
Принимать нож на руку в те патриархальные, доармейские времена, меня еще никто не учил, – поэтому можно сказать – повезло.
Только кожу на левом предплечье чуть-чуть покарябал.
Совсем чуть-чуть.
Даже крови почти что не было.
Так, капельки выступили вдоль пореза.
И – все.
Вот, кстати, странно, – почти четверть века с того момента прошло, и жизнь меня била после этого: и не раз, и куда серьезнее, – а узкая белая полоска на загорелой коже левого предплечья – до сих пор сохранилась.
Вот и сейчас – сижу, рассматриваю.
Вспоминаю…
…А тогда азиат презрительно откинул ногой выбитую мною у Геныча финку и несколькими короткими, рубящими ударами, – погасил его уже окончательно.
Потом подошел, поднял нож и начал его рассматривать.
Я – тоже взглянул.
Клинок был красив той странной, завораживающей и соразмерной красотой, которой красивы все вещи, предназначенные исключительно для убийства.
Херово, думаю.
Он ведь именно убивать нас сюда шел, поэтому этой дрянью и накачивался.
Или хотя бы меня.
Нелегкое это дело, человеков резать, особенно если на трезвую-то голову, сами все понимаете.
Непростое.
На душе становится отчего-то непривычно муторно.
И даже хочется самую капельку проблеваться.
Первый раз, все-таки.
Ну, так то – на душе.
А вот на плече, напротив, сразу же принося облегчение, – неожиданно образуется узкая, прохладная ладошка:
– Спасибо вам обоим, Дим, – говорит. – Даже не знаю, как по-другому сказать. Понимаю, что этого мало. Чувствую, что надо какие-то слова правильные найти, а не получается. Только у меня еще одна просьба есть. Выкиньте эту мразь отсюда, пожалуйста…
И – кивает на потихоньку приходящего в чувство Геныча.
Остальных гостей, кстати, – как ветром сдуло.
Остались только мы с Хиппухой, парнишка-азиат и это, что-то мычащее и трясущее спутанными всклокоченными волосами, насмерть обдолбаное животное.
Это они, усмехаюсь про себя, – вовремя, конечно.
Слились отсюда, в смысле.
Красавцы.
И красавицы.
Первый закон стаи – не бросать своих.
