Мозг насекомого формируется таким образом, чтобы стать как бы отпечатком, слепком, факсимиле мозга реального человека. Кто был этот человек, чей мозг послужил нам прототипом, — не имеет значения. Важно другое: мы создали нечто, недоступное нашему собственному пониманию.
Несколько часов назад вы потеряли свой опознавательный знак. Может быть, его зацепило крюком от блока. Как бы то ни было, знак исчез, и вы обнаружили, что лишились индивидуальности, личности. Ваш мозг не мог примириться с идеей небытия, несуществования, он отверг ее и придал новые качества вашему «я». Мы не знаем, как и почему это произошло. Мы не знаем, как могли вы овладеть воспоминаниями о Земле и человеческой жизни и культуре, когда никто вас этому не обучал. Но мы знаем, что это вам удалось.
Я хотел бы сейчас остановить нашу работу. Мне нужно время, чтобы изучить дело рук своих, проверить на этих существах все известные психологические тесты и понять, что же я все-таки создал. Вырастил ли я существа, которым их труд приносит удовлетворение, как я предполагал, или же породил несчастнейших из несчастных, обреченных на страдания? Но мне не дают времени. Правительство сказало — нет. Насекомые должны добывать то, в чем нуждается Земля. Поэтому у меня есть единственный выход. Отныне рабочие насекомые будут создаваться еще более обезличенными, лишенными даже крупицы индивидуальности. У них не будет никакого самосознания, даже связанного с их трудом и опознавательной биркой. Лишенные всякого представления о собственном «я», они не смогут его потерять.
Это все, что я могу сделать.
Рэнд умолк. Плечи его сникли, глаза закрылись.
Дункан поднял руку и стал разглядывать ее. Он мог поклясться, что видит морщины и складки кожи на ладони, видит черные волоски на суставах пальцев. Он ощущал, как сердце качает кровь, бегущую по жилам.
Наконец он поднял голову.
— Что стало с остальными?
— Они предпочли умереть.
— Я тоже, — раздался шепот. Дункан понял, что это его голос.
— Там, в долине, в сводчатом здании с куполом находится Атомизатор, — сказал Рэнд. — Мы пользуемся им для уничтожения остатков горной породы.
Остатки породы? Умереть такой смертью означало, что он и не жил. Но он жил! Последние несколько часов он был человеком. Может быть, его смерть заключала в себе какой-то смысл. Но какое значение имело это теперь?
Он окунулся в воспоминания и ухватился за одно из них. Когда-то людей приговаривали к смерти за преступления. Вот и он был повинен в преступлении, имя которому — обман. Он посягнул на звание Человека. Он заявил, что его дом — Земля. Но и это оказалось ложью. Дом — это когда есть палисадник, тепло и сострадание. Это не остров по имени Венера в океане Космоса, где не растет ничего, кроме Времени, где тепло измеряется всесжигающим пламенем доменных печей, а о сострадании никто не ведает.
