Омер искоса глянул на приятеля. Впервые он видел его до такой степени увлеченным излагаемыми мыслями.
- А не болен ли ты, братец?
Нихад в приливе мгновенной ярости замахнулся обеими руками на Омера и прорычал:
- Дурак! Я говорил с тобой, как с человеком, а ты… Нет, ты никогда не пойдешь с нами.
Нескрываемое презрение, прозвучавшее в его словах, задело Омера.
- А ты почем знаешь? - спросил он. - Я просто удивился. Ты - обычно спокойный, уравновешенный, и вдруг разбушевался. Вот ты на меня набрасываешься, а того не знаешь, что меня самого точь-в-точь такие же мысли временами одолевают.
- Ты серьезно?
- Повелевать народом, наверное, неплохо, но именно об этом я меньше всего думал. По мне, так стремление к власти вообще бессмысленно. Я о другом: есть только один способ остаться чистым - замкнуться в себе и прекратить всякое общение с окружающими, по крайней мере духовное.
- Замолчи! Что ты несешь? Как это - прекратить общение?! Чушь! Не забывай, что ты живешь в реальном мире, и будь любезен, когда разговариваешь со мной, оставь свои бредни при себе!
Омер долго не отвечал. Нихад полагал, что его слова произвели на приятеля сильное впечатление, но тот задумался совсем о другом: «Действительно, люди - грязные животные. А чем я лучше? И еще смею рассуждать о чистоте, об уходе в себя! Я об этом и заикаться права не имею. Что там наболтал Нихад? Я всегда догадывался, что он немного с приветом, но не предполагал, что у бедняги настоящая мания величия. Стремится повелевать миром! А что такое мир? Разве есть какой-нибудь другой мир, кроме духовного? И при этом у каждого - свой мир, отличный от других миров. Над прочим и голову ломать не стоит. К чему образование, ум, опыт, если все равно они не приносят желанного счастья? Уж лучше бы ни у кого из нас вовсе не было разума. Существование трав, животных, облаков, скал представляется мне куда более радостным и неутомительным. Толковать об этом с Нихадом бесполезно. Узнаю, что ему от меня надо, и вернусь домой. Маджиде волнуется, наверное».
При воспоминании о жене сердце Омера учащенно забилось.
«Что я наделал! Какой же я бессовестный, какой болван! Сначала напугал ее, потом, не успокоив, не ободрив, удрал из дому с приятелем. Маджиде ждала меня к ужину. Сидели бы мы сейчас под красным абажуром, друг против друга, и пили чай. Поговорили бы о том, что нет денег, погрустили, немного и, чтобы не огорчать друг друга, пошутили и, наконец, обнявшись, полуголодные, легли бы спать. Разве это не лучше, чем шляться по улицам с Нихадом, терпеть его словоблудие и, как волк на ягнят, коситься на продукты в витринах? Что меня держит здесь?»
