Красивые карие глаза Маджиде смотрели на него в упор. Он застыл, словно ожидая приговора, и она, помимо своей воли, дотронулась до его руки.
- Я рада…
Они еще немного посидели на сырых камнях, потом встали и двинулись по направлению к Сарайбуруну. Иногда они вдруг забредали в тупик. Тогда возвращались обратно, сворачивали в сторону и снова шли в прежнем направлении. По дороге они купили у разносчика два бублика.
Довольно долго они шли по мощеной дороге, поросшей густой травой, то и дело спотыкаясь о пустые консервные банки. Теперь говорили оба. Маджиде расспрашивала Омера о Балыкесире, о его матери, родственниках и знакомых. Она ни словом не обмолвилась ни о своей семье, ни о смерти отца и была благодарна Омеру за то, что он также не касался этой темы.
Время текло. Солнце опустилось за минареты, а Маджиде и Омер все бродили. Наконец они вскарабкались на полуразвалившуюся крепостную стену. Деревца дикого инжира, пробившиеся меж камней, пытались распустить почки. От прикосновения к камням на пальцах оставались следы извести и песка. Молодые люди сидели здесь до тех пор, пока совсем не стемнело. Потом другой дорогой, несколько раз сбиваясь с пути, вернулись домой. Омер опять попрощался с Маджиде у дверей. Оба были притихшие, умиротворенные. Оба улыбались.
По утрам Омер встречал Маджиде, доходил с ней до консерватории, а вечером провожал домой. Часто они гуляли допоздна, иногда спокойно, а иногда возбужденно беседуя. Так прошло несколько дней.
От Маджиде не ускользнуло, что домашние переменились к ней. Она решила, что они обижаются на нее за то, что она мало времени проводит с ними. Но как-то малоразговорчивый дядюшка Талиб спросил ее за ужином:
- Ну, дочь моя, что ты думаешь делать дальше? Маджиде удивилась. Она совсем об этом не думала.
Она полагала, что мать ее живет у сестры, а ей самой не к чему ехать к ним. Она хотела остаться здесь до каникул, летом съездить в Балыкесир, а на следующий год попытаться устроиться в пансионе или еще где-нибудь.
- Не знаю, - сказала она. - Я вчера написала матери, подожду ответа.
Дядюшка Талиб безнадежно махнул рукой.
- Долго ждать будешь. Мы вот уже полтора месяца ждем от нее письма и все без толку. Разве ты ее не знаешь? А о сестре твоей да о муже ее и говорить нечего. В нынешнее время каждый думает только о том, как бы избавиться от забот.
Маджиде хорошо знала, что за люди ее мать и сестра. А муж ее сестры - крупный торговец мануфактурой - принадлежал к тому типу людей, которые были ей особенно неприятны; впрочем, ее неприязнь к шурину была взаимной. Но слова дядюшки Талиба задели девушку. Может быть, ее оскорбил повод, по которому они были сказаны, а может быть, она просто не привыкла, чтобы в подобном тоне говорили о ее семье. Она с трудом удержалась, чтобы не выскочить из-за стола, но вспомнила, что ее балованная кузина Семиха всегда так поступала, когда ей что-либо было не по нраву, и только закусила губу. В тот вечер она не произнесла за столом ни слова и, поднявшись к себе, написала матери еще одно короткое письмо.
