А в городке, на противоположном берегу залива, небольшом и незнакомом, в сувенирном отделе местного магазина Шимпанзун купила себе безделушку — лохматый кулон из шерсти оленя на кожаном шнурке.
— На память? — поинтересовался Примат.
— Да, — ответила Шимпанзун.
— У нас таких нет!
— У нас другие, — спрятала она сделанный себе самой подарок, — не понимаешь ты ничего.
А потом другой, а возможно тот же самый вагоноподобный катер вернул их в Северообезьяннск, с моря непохожий на себя, а в небе все так же бежали быстрые облака.
— Так далеко до того берега, — сойдя с трапа на родной причал, обернулась к морю Шимпанзун, всматриваясь в противоположные заливные дали.
— Это только кажется, что близко, — вспомнил военную науку обезьянн, — открытая вода приближает объекты. Оптический обман.
— Вот как? — вспомнив о сувенире с противоположного берега, вздохнула Шимпанзун — Теперь одним обманом больше.
— А одним чудом меньше? — заметил сентиментальность вздохов Примат. — Это плохо?
— Не знаю.
— Когда стреляешь по другому берегу, через воду, — решил почему-то поделиться ненужными обезьянне знаниями он, — то на прицельной планке, есть такая на автомате, расстояние нужно выставлять больше, чем кажется. Но это тому, кто стреляет хорошо.
— А ты стрелял по другому берегу?
— В училище, — замялся Примат, чувствуя свою оплошность и опасность затронутой темы.
Некоторое время они шли молча, пока не кончился причал, а за спиной остались терпеливые рыбаки, которе на этот раз не заинтересовали Шимпанзун. Сентиментальное отношение к кулону, вдруг купленного ею, смутность в облаках, словах, шагах и в мыслях волновали ее. Смутность недогадки — вот самое верное слово.
— Тебе известны жуткие вещи, — наконец прервала она такое же смутное молчание.
— Я же военный, хоти и спортсмен, — попытался успокоить не только ее, но и себя Примат, отмечая про себя равенство слов и шагов. Он тоже обернулся и бросил взгляд на тот берег, через ширь воды залива на едва заметные на далеком зеленом фоне домики и ржавеющие остовы старых кораблей.
— А взять самоубийц, — подчиняясь объему подвижной воды, высказал он опять же не к месту возникшую мысль, — вешаются, под поезд бросаются… Жуть! Свои проблему решат, а потом, представь, сколько возни с ними — с рельсов соскребать? Шума больше чем, собственно, проблемы. А здесь! — он снова посмотрел на залив. — Вода, простор, прохлада. Прыгнул, не остыл, тогда плыви, ради бога, к другому берегу. Или замерзнешь и утонешь, или устанешь и утонешь, конец один, так хоть помрешь в борьбе. И никто не узнает, где могилка твоя. Романтика!
