— Спасибо, не надо, мы лучше пойдем, — она сделала еще один осторожный шаг, между причалом и водой, на пути от ангела к обезьянну.
— Бери, бери, уху сваришь, — засмеялся серокрылый, — на двоих.
Ей пришлось взять, и мучиться, чувствуя еще живую рыбу в пакете. Но потом она отдала его Примату — пусть помучается он.
— Я чувствую себя убийцей, — серьезно призналась она.
Воспитанная на магазинной заморозке, она и в самом деле переживает рыбью смерть. Так случается с обитателями многоэтажек, хотя рыбный шницель без перебоев вызывает у них аппетит, а филе из морозилки не дает отторжения. Но в пакете мягкое живое, оно перестало дергаться и задохнулось — ах как жалко, но ничего не поделаешь.
— Интересно, а кем ты будешь себя чувствовать, когда станешь ее потрошить? — поинтересовался Примат, неся в одной руке пакет, а в другой Шимпанзун.
— Домохозяйкой, — вздохнула она, — не впервой.
"Кочуматор! — законно аскнет чавкой продвинутый читатель, — почто так бейцы крутишь? Ангелы, рыбы, обезьянны — уж не приглючилось мине?"
О, читатель — ты не врубился в дзен. Ведь это крайний север, а это значит — или оклад в полтора уха, или шапка в полтора оклада, и ничего с этим не поделать и нужно учиться по-обезьяннски кочумать. И если ты помнишь, о, читатель, от Северообезьяннска до границы с Гевронией не так уж далеко и, следовательно, Геврония тоже северная страна. А на одном из ее аэродромов, сечешь, читатель, стоит белый самолет с гевронскими крестами на хвосте. Это грузовой самолет, и в его открытый люк одетые в аэродромовскую униформу гевронские обезьянны грузят большие белые коробки. И если ты, полумоторное читало, разбирался бы в международной символике обезьянн, то догадался бы, что в коробках медикаменты, лекарства. Как раз об этом самолете знал не чуждый азарта ангел, а когда самолет взлетит и приземлится, то о нем сначала узнает Примат, а затем и Шимпанзун.
Но это будет завтра. Так что давай, земеля, не зевай, скорей отстреливай козявку, утрись приштебнутым манжетом, хватай кайло и врубайся в прану. Короче: успехов, землянин-землячок!
* * *
— Что за всхлипы? — грозно спросил Примат. Он уже поставил чайник на плиту.
— Умерла рыбка, задохнулась, — еще раз вздохнула Шимпанзун, закрывая дверцу холодильника. Она поместила туда рыбу, представив себя в роли работницы холодного и тусклого морга. — Не донесли.
— Обезьяннской сентиментальности границы не известны, — усмехнулся Примат, прислонившись к холодильнику. — Может, похороним?
