Видно было, что ей больно и стыдно слышать, но она жадно слушала, а те говорили, говорили… Юрка не понимал, почему, зачем они это делают. Ведь они же лебезили, из кожи лезли перед Юливанной, когда все было хорошо, а теперь…
Такси вернулось, отца в нем не было.
— А где папка? — спросил Юрка очкатого.
— Какой папка? А, этот… он в селе остался.
— Ну как, договорились? — спросила Воронина.
— Не хочет, — ответил сын.
— Может, ты мало ему обещал?
— Двести рублей мало? Сволочь он, а не ангел. Еще и фанаберию напускает. «Я, говорит, на покойниках не зарабатываю…»
— Как же теперь?
— Так я ж говорю, — сказал шофер, — перегнать и я могу. В парке договорюсь, напарник за меня пару дней поработает, а я отгоню.
— Ну хорошо, а пока? Нельзя же оставлять там и машину и вещи…
— Так а чего? — сказал дед. — Пущай стоит. У нас тут воров нету…
— Ну, знаете… — оборвала его Воронина. — Может, пока здесь во дворе поставить? Все-таки не так опасно.
Шофер взял ключ, привел «Волгу» Виталия Сергеевича и поставил перед окнами дедовой комнаты. Ее заперли, Воронины сели в такси и уехали.
Юрка надеялся, что папка от Сеньки-Ангела узнает что-нибудь про Юливанну, но тот пришел поздно, опять пьяный, и про Юливанну ничего не знал.
На другой день накат стал слабее, по дороге опять пошли машины — переправа снова заработала. Юрка бегал к дороге, надеясь перехватить машину Сеньки-Ангела, но ни разу ее не увидел. Он ходил и по берегу, искал. Затихающее море выбрасывало на песок бурые валы кушира, всякий древесный и растительный сор. Вечером зашел по дороге домой дедов старший сын и сказал, что тело Виталия Сергеевича прибило к берегу за переправой и его отвезли в Евпаторию. Приехала старая, потрепанная «Победа», на которой кассир дорожной конторы развозит зарплату. Мамка забрала все деньги, и свои и папкины, но папка к вечеру все равно был пьяный. А еще через день на автобусе приехал очкатый сын Виталия Сергеевича и таксист. Сын хмуро попрощался с одним дедом, они сели в «Волгу» и уехали.
Юрка пошел на бугор. Теперь он показался ему голым и неуютным. Дед повыдергал уже колья, и только дыры, оставшиеся в тех местах, где были колья, да прямоугольник примятой, обесцветившейся травы напоминали о том, что здесь стояла палатка, там навес, а под ним стол и стулья, Юливанна хлопотала у газовой плитки, а Виталий Сергеевич улыбался, глядя на нее, и как всем было тогда хорошо, весело и радостно. В горле Юрки снова появился твердый ком. Он пошел домой. В стороне, запутавшись в корнях тамариска, белел лист бумаги. Это был рисунок Виталия Сергеевича, который он назвал «Счастьем». Должно быть, злая исплаканная тетка выкинула его тогда из палатки и кто-то даже наступил на него — листок был надорван, на рисунке отпечатался каблук. Юрка осторожно счистил грязь и отошел. На него смотрели смеющиеся, радостные глаза Юливанны. Юрка свернул листок в трубку. Сначала он хотел отнести его домой, но потом подумал, что мамка увидит и обязательно выбросит. Он отнес его в сарай и спрятал в щель между стеной и крышей.
