Греческий она выучила совсем недавно. Ее миндалевидные глаза мерцали мягким золотистым светом. Кожа Мохамы была темного цвета — не черной, как у нубийцев, и не светло-золотистой, как у египтян, а странного смешанного оттенка.
— Не волнуйся. Я слежу за ними вот этими двумя глазами и третьим, на затылке, — заверила служанка.
Клеопатра приметила девушку несколько месяцев тому назад, когда та зажигала лампы в главном зале. Мохама поднимала крышки ламп и наполняла светильники маслом из огромного кувшина. Завороженная высоким ростом и недюжинной силой рабыни, Клеопатра подошла к ней и робко спросила:
— Ты амазонка?
Макушка девочки едва доставала Мохаве до ключиц.
— Амазонки жили на востоке, а я с запада, из пустыни.
На ломаном греческом языке девушка объяснила царевне, что ее поймали в шестнадцать лет или около того, насколько она могла сосчитать по луне. Она с братьями напала на экспедицию царских картографов. Когда Мохама увидела, что враги хорошо вооружены, она начала кружить на лошади вокруг повозок, засыпая песком глаза солдат. За это время братья успели сбежать.
— Ты пожертвовала собой? — поразилась Клеопатра.
— Это была не жертва. Они везли добычу.
Несколько дней царевна наблюдала за Мохамой во время работы, размышляя о том, будет ли такая рабыня ей полезна. Хотя черная девушка не была амазонкой, она походила на них, если только изображения на вазах и кувшинах не лгут. Возможно, она также владела навыками воительниц, в которых настолько преуспели Береника и ее подруги. Береника была старше, выше и глупее Клеопатры, которая подозревала, что бактрийки могут быть подосланными убийцами.
Царевна поделилась своими страхами с Мохамой. На следующий день рабыня вытащила из складок своего хитона изогнутый кинжал с эбеновой рукояткой, инкрустированной кусочками слоновой кости.
— Я принесла царевне подарок, — сказала Мохама, протягивая девочке кинжал. — Это самаритянский нож.
— Я так и знала! — воскликнула Клеопатра, хватая оружие. — Ты настоящая амазонка! Самаритяне — потомки скифов и амазонок. Они сражались кинжалами лучше всех на свете.
— Я не самаритянка, я забрала этот нож у самаритянского солдата.
— Украла, ты хочешь сказать, — поправила Клеопатра, внимательно следя за лицом девушки, не обидится ли.
Та лишь пожала плечами.
— Нет, солдат кое-что хотел от меня, и я дала ему это в обмен на кинжал.
— А что ты ему дала?
— То, что можно давать каждый раз, не теряя ничего.
Клеопатра растерялась, а Мохама спокойно продолжала:
