— Клянусь, я не виргинец, я — американец, черт возьми!
И вот, когда Конгресс еще не кончил заседать, поднялся Массачусетс и объявил себя независимым от британского правления. С этой вестью из Бостона прискакал в Филадельфию Поль Ревир, и Конгресс отозвался на нее Декларацией прав. Тогда только участников Конгресса поразила леденящая душу мысль о том, чем чревато содеянное ими.
— Неужели это значит — война?.. — притихшие, спрашивали они друг друга.
Но нет, конечно же, не значит, такого просто быть не может; они горячо опровергали всякого, кто пытался хотя бы намекнуть на опасность, они поизносили бессчетные речи, черпая в потоке собственных слов уверенность, что все уладится наилучшим образом. Поглощали сотнями галлонов исконно американское злое зелье, именуемое флипом, а 27 октября 1774 года, объявив Конгресс закрытым, оседлали коней и пустились в дальний путь по домам.
Несколько месяцев спустя Том Пейн, корсетник из Лондона, Дувра и Тетфорда, пожирал глазами протокол с записями всего, что они наговорили, и не счел, что члены Конгресса были излишне многословны.
— Накапливаются слова, — говорил он, — а после люди надают действовать. Начинается — со слов.
Он разглагольствовал об этом в кофейне «Риджуэй» перед Клэром Бентоном, евреем-меховщиком Джудой Перецом, кузнецом Антони Бентом и капитаном филадельфийской милиции Айзеком Ли.
— Здесь совершается нечто новое, — говорил Пейн. — Оттого никто и не знает, что делать.
— Когда придет время драться — будем знать, — возражал ему капитан Ли, упрямо возвращаясь к одной и той же теме.
— Нет, что делать, нужно знать с самого начала. Бессмысленно лезть в драку, если не знаешь, за что дерешься. Из этого проку не будет, даже если ты победишь.
— А я так полагаю, — вставил Перец, — что, если знать, за что дерешься, тогда не так уж и важно, победишь ты или потерпишь поражение.
— О поражении речи быть не может, — с горячностью возражал Пейн. — Ничего подобного мир еще не видел, это ново и это требует объяснения. Что-то такое в этом есть, только оно пока не наше — и вот представьте, мы терпим поражение, и это нечто уплывает у нас из рук.
— А может, так будет к лучшему, — усмехнулся Бент.
— Ой ли? Не вам судить, вы американцы! А я — оттуда!
— Ну и что? — спросил Бентон. — С королем, что ли, за ручку здоровался?
— Даже в рожу ему не плюнул, не пришлось, — отвечал Пейн хмуро.
— Пока что такие разговоры называют преступлением.
— Серьезно? Многое можно назвать преступлением.
