Она рассмеялась — молодо, весело:
— Ох уж эти ваши шуточки, стыдитесь, мистер Лумбик.
— Одну маленькую милость ради дня рождения, — умолял он, вздымая мизинец. — Всего одну, совсем маленькую, от нашей новорожденной.
Она снова всполошилась. Надеялась, что он не станет просить его поцеловать, хотя, пожалуй, именно этого и ожидала. Ей вовсе не хотелось целовать мистера Лумбика, не хотелось даже чмокнуть его в щеку — для чего пришлось бы пригнуться, — всегда, на ее вкус, плохо выбритую.
— Не мистер Лумбик, — упрашивал он. — Никогда больше мистер Лумбик. Карл. — Он склонил голову набок, моляще глядя на нее выцветшими глазками. — Хорошо? Карл. Такое красивое имя.
Она не ответила. Вместо ответа ушла на кухню, принесла apfel strudel[2] в комнату, где для гостей уже был накрыт стол. Мистер Лумбик следовал за ней по пятам на бесшумных каучуковых подошвах. На ответе он не настаивал. Он гордился тем, как хорошо понимает женщин, а Соня из тех, с кем надо обходиться осмотрительно и тактично: она была из хорошей семьи и воспитана в романтическом духе.
— А теперь я скажу вам сюрприз, — сказал он. — Вы порадуетесь узнать, что с этого дня мне подарили британское гражданство.
— Вот и хорошо, — сказала Соня: внимание ее было занято последними приготовлениями.
Она получила британское гражданство десять лет назад, и первые восторги уже подзабылись.
— Да, мне лично позвонили из Скотленд-Ярда. — И он изобразил, как набирает номер, подносит трубку к уху. — Алло, это Карл Лумбик? Вы теперь есть очень маленький член очень большого Британского Содружества. Б-же, храни королеву, Карл Лумбик! Б-же, храни королеву, мистер Скотленд-Ярд! — И изобразив, как кладет трубку, мистер Лумбик вытянулся по стойке «смирно».
Соня засмеялась.
— Какой вы смешной!
Он всё обращал в шутку. Если б Отто был хоть чуточку на него похож. Но нет, Отто всё воспринимал трагически. Когда они получили британское гражданство, он и это воспринял трагически.
— Да, наши паспорта они нам дали, — сказал он, — ну а что мы имеем, кроме наших паспортов?
— Оттоляйн! — взывала она к нему. — Радуйся!
А вот Карла Лумбика не нужно было уговаривать радоваться.
Он подпустил нежности в голос.
— Так что теперь я есть, так я думаю, очень пригодный кавалер. — Тон не тот, он сразу это понял: она отвернулась, принялась поправлять обрамленную фотографию Отто на столике у изголовья ее кушетки. — Я опять, так я думаю, расстегнул свой большой рот слишком широко, — горестно сказал он.
