А тут и Вернер явился домой.
— Как мило, — сказал он. — Кофейничаете? По какому случаю?
— По какому случаю кофейничаете? — вознегодовала миссис Готлоб. — По случаю дня рождения.
— Вот те на! — Вернер прикрыл рукой рот и, округлив глаза, виновато посмотрел на мать.
— Так он забыл мамин день рождения, — возопила миссис Готлоб.
— Я думал, это мужья забывают дни рождения, — мистер Лумбик попытался обратить всё в шутку.
— Ну что я могу сказать? — адресовался Вернер к матери.
— Ничего, ничего, какие пустяки, — Соня поспешила прервать сына.
— И вовсе не пустяки. Совсем не пустяки, — он взял руки матери в свои, ласково, не без снисходительности поцеловал в щеку.
Одного с ней роста, он был хорош собой — густые темные волосы, элегантная повадка.
— Никаких поцелуев! — вскричала миссис Готлоб. — Ты поганец, тебя надо отшлепать.
— Если бы Вернер поцеловал меня хоть раз, я бы тоже простила ему всё-всё, — сказала Эльзе.
Вернер наклонился, поцеловал ее в щеку, сказал:
— Как поживаете, tante[6] Эльзе?
Она — в упоении — закрыла глаза:
— Соня, ну за что тебе такой сын?
Соня оглядывала гостей с горделивой улыбкой.
— А теперь сядь-ка рядом со старухой Готлоб, — сказала миссис Готлоб, похлопав по соседнему стулу, — и расскажи ей всё про своих подружек.
— О какой из них вам рассказать? — Вернер подтянул брюки с безупречной складкой, закинул ногу на ногу, продемонстрировав элегантные носки, — о блондинке, о брюнетке или о моей фаворитке — рыжей?
— А у моих подружек волосы одного цвета, — сказал мистер Лумбик, — седые.
Однако с приходом Вернера никто не обращал на него внимания.
Миссис Готлоб погрозила Вернеру пальцем.
— Передо мной можешь не важничать. Для меня ты всё тот же малыш Вернер Вольф, который бегал к tante Готлоб на кухню и просил tante Готлоб испечь тебе вкусную ватрушку! Вот так-то, а теперь ты делаешь вид, что обо всем забыл! — и она ущипнула его за щеку, да так, что он поморщился.
— Нет-нет, можно ли такое забыть! — сказала Соня. И хотя ей хотелось бы забыть годы, проведенные в доме миссис Готлоб, комнату, служившую им и спальней, и гостиной, где Отто дрожал от холода у газовой горелки под звуки склок других беженцев, перебранивавшихся из-за того, чья очередь принимать ванну, в голосе ее звучала искренняя благодарность.
— Вернер! Ты даже не представляешь, куда мы поедем! В Сен-Морис! — сказала Эльзе.
— В Сен-Морис? — Вернер поднял бровь, улыбнулся — само обаяние. — Но Mutti же была там давным-давно с мамой и папой…
