– Ну што, полезли помаленьку?
Слепко ринулся вниз, ногами вперед, волоча за собой дурацкую сумку. Потом, извернувшись, пополз по-тараканьи, скоро перебирая руками и ногами, почти что в темноте, фонарь его колотился о камень где-то под животом. Все опасные места он проскочил безо всяких предосторожностей. Сзади донесся голос сильно отставшего Белогурова:
– Полегче, полегче, Евгений Семеныч, время есть еще, эдак вы только шею себе свернете!
Десятник остановился и обнаружил, что давно уже можно было встать на ноги.
– Да я, это, чтобы на свежий воздух побыстрее выбраться, Петр Иваныч, а то в горле очень запершило! – крикнул он.
Отблески белогуровского фонаря теплились уже неподалеку. Все яснее слышался неторопливый одышливый говорок:
– Так вот, значит... подошли мы с ним к речке… Местечко выбрали наилучшее, издавна еще я там прикармливал, под кривой ракитой. Ну, снасть разложили, забросили. Я куму-то и говорю: а не вскипятить ли нам пока чайку, внутренность, это, наперво, прополоскать? Стой! – закричал вдруг старик. – Ты чего творишь, ослеп, што ли?
Оказалось, Слепко второпях зацепил стойку, и та съехала на сторону. От неожиданности десятник резко ударил по ней сапогом, да не туда. Стойка упала. Посыпалась каменная крошка. Яростно выругавшись, Евгений подхватил злосчастное бревнышко и парой ударов вбил его на место.
– Иди давай, чего встал-то? – раздался над самым его ухом сердитый голос. Слепко опять зарысил вниз по лаве, а запальщик вновь отстал, но, несмотря на это, как ни в чем не бывало продолжал нести свою тягомотину:
– Развел я, значит, костерок, котелок на треногу приладил, а кум-то по-прежнему над удочками сидит, поклевку пропустить опасается, и вдруг…
Сверху послышался глухой удар, потом – продолжительный рокочущий шум. Слепко застыл, втянув, по-черепашьи, голову в плечи.
– Обвалилась, значит, глыбочка-то, – определил запальщик, – как бы шнуры она нам не перебила. Ну чего опять застрял? У нас паря, время теперь подотчетное, ждать тут нечего.
Евгению невмоготу было слышать этот тягучий, безразличный ко всему голос, потому, что он уже точно знал, что время все вышло, и они с этим выжившим из ума мухомором опоздали, не успели добраться до безопасного места. Сведенной спиной он чутко, мучительно ждал взрыва, поэтому, часто оступался, налетал на стойки, стукался головой о кровлю. Старик продолжал что-то там бормотать, но Слепко не разбирал больше ни слова. Неожиданно перед ним оказалась конвейерная перегрузка. Мгновение, и он очутился под ней и вжался в ржавый кожух привода. Дошли все-таки. «Старик-то, небось, считает меня трусом. А, все равно! Болтать вот только будет». Рядом появились стоптанные сапоги. Запальщик, сипя и пыхтя, примостился рядом.
