Даниэль обернулся, он смотрел прямо на то место, где пряталась Люс. Когда на небе загорелся еще один золотисто-красный взрыв, Люська закричала и спрятала лицо на груди Даниэла. Люс была единственной, кто заметила его выражение лица.
Что-то тяготило его. Что-то большее чем страх перед бомбами. О нет. — Даниил! — Мальчик около здания все еще держал открытой дверь в убежище. — Люська! Даниил!Все остальные были уже внутри.
Это было когда, Даниил развернул Люську и прижал ее ухо близко к своим губам. В своем темном укрытии, Люс до боли хотелось узнать, что он ей шепчет. Говорил ли он ей те вещи, которые Даниэл говорил ей, когда она была расстроена или подавлена. Она хотела подбежать к ним, оттолкнуть Люську, но она не могла. Что-то в глубине души, не позволило ей сдвинуться с места.
Она сосредоточилась на выражении Люськи, как будто вся ее жизнь зависела от этого. Возможно, так и было.
Люська кивнула, поскольку Даниил говорил, и выражение ее лица изменилось от испуганного к спокойному, почти мирному. Она закрыла глаза. Она кивнула еще раз. Затем она слегка наклонила назад голову, и улыбка появилась на ее губах.
Улыбка? Но почему? Как? Было похоже, словно она знает, что должно произойти.
Даниил держал ее в своих руках и опустил ее пониже. Он наклонился для очередного поцелуя, крепко прижимаясь своими губами к ее, проводя руками по ее волосам, опускаясь по бокам, по каждому сантиметру.
Это было настолько страстно, что Люси покраснела, настолько близко, что она не могла дышать, настолько великолепно, что она не могла оторвать глаз. Не в течение секунды.
Не даже когда Люська закричала. И вспыхнула столпом жгучего белого пламени.
Вихрь пламени был потусторонним, текучим и даже изящным, но всё же ужасающим и страшным, как длинный шёлковый шарф, развевающийся вокруг её тускнеющего тела. Он поглощал Люську, вытекал из неё и был вокруг неё, освещая до дрожи жуткое зрелище её горящих, бьющихся конечностей, бьющихся, бьющихся… а потом замерших навсегда. Даниэл не отпускал её — ни когда огонь опалил её одежду, ни когда он должен был поддерживать весь вес её ослабевшего, безвольного тела, ни когда пламя сожгло её плоть с безобразным, едким шипением, ни когда её кожа начала обугливаться и чернеть.
Только когда пламя погасло — так быстро, как будто кто-то задул единственную свечу — и не осталось ничего, за что можно было держаться, ничего, кроме пепла, Даниил опустил руки по бокам.
Во всех самых диких мечтах Люси о возвращении и перепосещении ее прошлых жизней, она никогда не воображала этого: ее собственную смерть. Действительность была более ужасной, чем ее самые темные кошмары, возможно, когда-либо увиденные. Она стояла в холодном снегу, парализованная видением, ее тело было лишено способности двигаться.
