— Ты чего?
— И ты иди сюда, — скомандовал Армен. Он достал из кармана кусок бельевой верёвки, из которой собирался сделать себе плеть. Стал медленно распутывать её. — Встал? Держи за этот конец, я распутаю верёвку, — обратился Армен к Сурену, который смотрел на брата во все глаза, открыв рот. — Ты помнишь, — повернулся Армен к Давиду, стоявшему спиной к дубу, — ты помнишь, как пахлеваны[1] связали по рукам и ногам Давида Сасунского? — Мальчик кивнул, в глазах его зажёгся невольный интерес. — Сейчас мы с Суреном тоже тебя привяжем к дереву, на всю ночь…
— Вай, ты хочешь привязать его к дереву? На всю ночь?.. Да ведь страшно же будет ему тут, в лесу! — прервал брата Сурен.
— Ничего, не будет. Он родился смелым и бесстрашным, как Давид Сасунский, правда? — Мальчик радостно кивнул, следя, как Сурен и Армен привязывают его к дубу. Он и не думал сопротивляться, наоборот, — обрадовался, что потеря ножа оборачивается для него игрой в любимого народного героя. — Постоишь тут, привязанный всю ночь к дереву, и вспомнишь, куда ты подевал мой ножик. А утром, когда мы придём за тобой, скажешь нам. Хорошо?
— Ага, — робко улыбнулся Давид.
— А может, не стоит, а, Армен? — поднял на брата глаза Сурен. Ему явно не по душе была вся эта затея.
— А тебя не спрашивают. Пошли, а то становится поздно. Ну, пока, Давид Сасунский.
— Пока… — растерянно сказал Давид. В его глазах появилось нечто похожее на страх: будто теперь, сию минуту до него дошёл смысл всего происходящего…
День уже начал клониться к вечеру, когда братья, в последний раз оглянувшись на привязанного к дереву Давида, пустились с корзинками в путь. Но едва они свернули с тропинки на просёлочную дорогу, как услышали его голос:
— Э-эй! Су-рен! А-ар-мен! Раз-вяжи-ите меня!
— Так я и знал, — улыбаясь, сказал Сурен и побежал вверх по тропинке, чтобы отвязать плачущего мальчишку: ветер до них донёс испуганный рёв Давида.
— Постой! — Армен схватил брата за руку. — Ничего с ним не случится. Поплачет-поплачет и успокоится. Но зато это его отучит увязываться за нами.
— Но…
Сурен привык подчиняться старшему брату, и Армену легко удалось уговорить его.
Сумерки уже сгущались, когда братья вернулись домой.
— Вай, как много ежевики насобирали! Молодцы, можно сварить и варенье, — обрадовалась мать. — А теперь умойтесь и садитесь ужинать, отец придёт сегодня позже. Не будем его ждать.
Ребята так проголодались, что, забыв обо всём на свете, набросились на еду. Но тут дверь веранды отворилась, и вошла тётя Аревик, мать Давида. Лицо у неё было очень встревоженное. Сурен чуть хлебом не подавился, увидев её.
