— Да, я еду к тёте Марго, маминой сестре. Она живёт рядом с железнодорожным вокзалом.
Опять помолчали.
— А что это ты вдруг решил отправиться в Ереван? — спросил Симон. — Родители послали?
— Повидать Давида Сасунского.
— Смотри-ка, а я и не знал, что он живёт в Ереване! — воскликнул Симон.
Пассажиры — те, кто прислушивался к разговору Симона и Давида, — громко рассмеялись.
— Да не его самого, а памятник ему, что стоит на привокзальной площади.
— Ты что ж, собирался дойти до него пешком? — Симон, присвистнув, уставился на мальчика во все глаза.
— А что? Давид Сасунский не такие ещё расстояния проходил пешком. А я тоже, как и он, очень выносливый.
— Клянусь своими крепкими зубами, что не сходятся вот тут, — Симон постучал указательным пальцем себе по передним зубам, — и ты дошёл бы до Еревана пешком!
— А собак, Давид-джан, — подала вдруг голос пожилая женщина в набивной шёлковой косынке, сидевшая прямо за ними во втором ряду, — собак ты действительно не испугался?
— Если честно, — Давид потупился, — конечно, я испугался немножко. Но я знал, что, если продержусь какое-то время, либо сторож прибежит, либо машина какая-нибудь остановится…
— Клянусь вот этими самыми руками, — прервал мальчика Симон, воздев свои ручищи, — без которых я не мог бы и дня прожить, что Давид нисколько не испугался сторожевых псов! Он просто не хочет хвастать. — И великан при этих словах посмотрел на мальчика с неподдельным восхищением.
— Вообще-то, это правда: я не испугался их, — обрадованно согласился Давид, начисто забыв пережитый недавно страх. — И не заплакал. — Что было чистейшей правдой: Давид никогда не плакал. Во всяком случае, старался не плакать.
— Молодец, сынок, молодец, — похвалила Давида женщина в набивной шёлковой косынке. Она ласково улыбнулась мальчику.
— А теперь я пью за нового Давида, который не испугался злых собак! — воскликнул вдруг пассажир с красным как перец носом и, приподняв с колен бурдюк с вином, сделал большой глоток.
Дорога слегка поднималась в гору. Хотя солнце было уже давно не в зените, в нагретом автобусе стало ещё жарче.
— Эй, Амо-джан! — вдруг крикнул со своего места пассажир с бурдюком. — Послушай, Амо-джан, видишь слева впереди густые красивые кусты? Останови-ка, сынок, возле них свою арбу!
— Опять? Не останавливай, Амо-джан, — запротестовала сидевшая рядом с ним старуха с большой корзиной на коленях. — Так мы только к ночи доберёмся до Еревана, — продолжала возмущаться старуха, — если из-за этого пьяницы будем то и дело останавливаться в пути!
