— Я… — У нее пересохло в горле, и она снова сглотнула. — Я не писала ему. Я ей написала.
Оливер подошел к столу, положил ладони на столешницу и наклонился к ней.
— Я же запретил тебе писать ей. — Каждое слово было, как удар молотка. — Я же сказал, чтобы ты не смела ни писать ей, ни звонить, ни связываться с ней никаким другим способом.
— Оливер, я должна была…
— Каким образом ты вообще узнала, куда ей писать?
— Я нашла ее адрес в телефонной книге.
— Когда ты отправила письмо?
— В четверг… нет, в пятницу… — Виктория совсем растерялась. — Не помню точно.
— Что я в это время делал?
— Кажется, ты спал.
Получалось так, что она действовала тайком, исподтишка, и она вынуждена была как-то постоять за себя и оправдаться.
— Я говорила тебе, что хочу написать ей. Для меня было невыносимо, что она ничего не знает о Томасе… не знает, где он.
Выражение лица Оливера не смягчилось ни на йоту. Виктория с ужасом почувствовала, что сейчас заплачет. Губы ее задрожали, комок все еще стоял в горле, глаза наполнились ужасными постыдными слезами. Она вот-вот расплачется перед всеми!
— Она знала, черт возьми, где Томас.
— Нет, не знала.
— Она знала, что он со мной. И это все, черт побери, что ей нужно было знать. Он был со мной, а я его отец. Что я с ним делаю и куда везу его, никого не касается. И в первую очередь тебя.
Слезы уже текли у нее по щекам.
— Но, я думаю… — только и успела она сказать, прежде чем он перебил ее.
— Я никогда не просил тебя думать. Я велел тебе помалкивать и не раскрывать рта.
Вслед за этим тяжелый кулак Оливера с силой обрушился на обеденный стол, отчего все, что было на столе, зазвенело и задрожало. Томас, ошеломленный непривычной для него яростью и злобой, заключенной в словах, которых он не знал, но интуитивно понял, решил последовать примеру Виктории и ударился в слезы. Глаза его превратились в щелочки, рот открылся, и остатки наполовину пережеванного апельсина повалились изо рта на нагрудник.
— О, Бога ради… Оливер, перестань.
Она вскочила на ноги, хотя колени у нее дрожали, и постаралась вытащить Тома из стула и утешить его. Томас прижался к ней, спрятал испачканное сладкой массой лицо у нее на шее, чтобы спрятаться от громкого крика.
— Перестань сейчас же, при Томасе. Прекрати!
Но он проигнорировал ее отчаянный призыв. Он уже не мог совладать с собой.
— Ты знала, почему я не хотел связываться с Арчерами. Потому что понимал: как только они узнают, где мы, на меня тут же посыплются слезливые просьбы, а если я на них не откликнусь, то угрозы. Именно так и случилось. Теперь не успеем мы оглянуться, как к нам явится чиновник в черном сюртуке, чтобы вручить письмо от адвоката или кого-то в том же роде…
