Она снова фыркает: — Это очень оживит утренний прием визитеров.
— Куда вы?
Она обходит кровать и надевает мой халат. Жаль, что я не могу до нее дотянуться.
— Это неделикатный вопрос, сэр. Как вы думаете, куда? Но… ох! — Она делает паузу. — Вы сказали, что потребуется полчаса.
— Я ошибся. Горшок за ширмой.
— Конечно, я лучше схожу к себе. — Она торопится к двери, поворачивается и смотрит на меня. — Какая исключительная вещь.
— Спасибо. — Я не уверен, что это комплимент моей анатомии, которая единственным доступным ей способом воздала должное Шарлотте.
Никогда не замечал, что мой халат со стороны смотрится так очаровательно.
И я думал, что знал, что собираюсь делать.
На следующее утро я проснулась одна в постели, но не в своей комнате. За пологом кровати топталась Уидерс, ворча на лакея, чтобы тот добавил угля в камин и не запачкал ковер.
Торопливо надев ночную рубашку, которую Шад предусмотрительно убрал мне под подушку, я задумалась, станет ли Уидерс инспектировать простыни и докладывать об увиденном всем в доме. Вероятно, нет, она слишком заносчива, чтобы общаться с теми, кто ниже ее по рангу.
Сдержавшись, я ухитряюсь не шлепнуть ее, пока она зашнуровывает мне корсет, осматривает мое утреннее платье так, словно это мешок (оно от мадам Белльвуар. Возможно, Уидерс, как и я, считает его слишком простым), и касается моих волос гребнем. Отмахнувшись, я расчесываю волосы пальцами, как делают мои братья, и спускаюсь к завтраку.
Шад уже в маленькой столовой, в бриджах и запачканных сапогах, читает газету. Должно быть, он до завтрака ездил верхом. Я искренне поражена, что у него были на это силы.
Он встает и кланяется.
Я делаю реверанс.
О, черт, после непристойностей прошлой ночи мы вернулись к этикету?
Мы садимся.
— Чаю, сэр? Какой милый чайник. Это?..
Газета шуршит в его руках.
— Шарлотта, умоляю, не беритесь так за носик. Лакей может войти в любую минуту.
— Как «так»? Ох. Вы имеете в виду…
— Именно, — улыбается Шад.
Я намазываю маслом кусок хлеба, стараясь не слишком ласкать рукоятку ножа, хотя испытываю большой соблазн сделать это. Это очень ободряет — знать, что я могу взволновать Шада самым простым жестом.
Он кладет газету на стол и разглаживает складки на скатерти. О, мне действительно нравятся его руки.
— Я должен объяснить вам про Джона и Эмилию, — говорит Шад и откашливается.
Я не уверена, что хочу слушать рассказы о его бурном прошлом, но киваю.
— Сьюзен Прайс, женщина, которая сопровождала детей, жена моего кучера, — говорит он.
