«Как леший, только ребят малых им пугать», — зло подумала Аринка, кинув на него исподлобья взгляд. Но деду Архипу никто не сочувствовал, все знали, что богатство своё он припрятал, а вырядился нищим для отвода глаз. Вот, мол, смотрите, какой я бедный, что сделали со мной большевики. И его маленькие колючие глазки полыхали злобой и ненавистью. Он затаился и всё чего-то ждал. Люди не боялись его, но относились с недоверием и приглядывались к нему.
Подъехав к воротам, Аринка увидела свою Забаву. Вот, зануда, вышла когда.
— Дедушка Архип, вон моя Забава, пусти меня, мне надо скорей вести её, а то тятя заругается, на пашню надо ехать, ну, пожалуйста. — И Аринка осторожненько потянула ногу, пытаясь высвободить её, но дед собачьей хваткой вцепился в неё и намертво пригвоздил к боку Ушастого.
— Не трепыхайся, всё равно не отпущу. А кобылу свою кличь, заберём с собою. На пашню, стало быть, всем надо ехать, и я про то говорю.
Забава, услышав Аринкин голос и скрип открывающихся ворот, тут же метнулась от гурта лошадей и, на удивление Аринки, покорно пошла за Ушастым. Умная скотина, наверное, поняла, в какую беду попала её маленькая хозяйка, и решила разделить её участь, но всю дорогу прижимала уши, скалила зубы, пытаясь ухватить Ушастого за заднюю ногу.
Дед Архип, шагая рядом с конём и держа Аринку за ногу, дышал злорадным торжеством. Он прикидывал в уме, какую речь будет держать перед народом, глубокомысленно хмурился, дабы выглядеть солиднее и умнее. Желание хоть чем-нибудь насолить своим односельчанам захватило его. Зато Аринка совсем сникла, её сердце трепетало от страха и стыда. И чувствовала она себя самым разнесчастным человеком.
С недоумением и любопытством встречали люди эту процессию.
— Что, опять Аринка? А что она натворила? Зачем дед Архип держит её за ногу? Может, она ногу сломала?
— Как бы не так! Вёз бы её дед на своём коне. Хоть умри у него на глазах, он перешагнёт и не охнет...
Бабы с вёдрами останавливались и, озадаченные, смотрели вслед.
Досужая ребятня моментально смекнула, что здесь что-то не так, и, гонимая любопытством, трусила позади деда, предвкушая занятное зрелище.
Подходя к дому Симона, дед приосанился. Он решил держать речь перед всем народом. Его жиденькая рыже-серая бородёнка кичливо задралась. К нему вернулись прежняя важность и недоступность. Вид у него был сосредоточенно серьёзный; он им покажет, он им скажет, как надо воспитывать детей. Симон запомнит это надолго.
