— Слушаем, Михалл Антонович, — с готовностью сказал Юра.
Михаил Антонович откашлялся и стал читать:
— “С капитаном Степаном Афанасьевичем Варшавским я встретился впервые на солнечных и лазурных берегах Таити. Яркие звезды мерцали над бескрайным Великим или Тихим океаном. Он подошел ко мне и попросил закурить, сославшись на то, что забыл свею трубку в отеле. К сожалению, я не курил, но это не помешало нам разговориться и узнать друг о друге. Степан Афанасьевич произвел на меня самое благоприятное впечатление. Это оказался милейший, превосходнейший человек. Он был очень добр, умен, с широчайшим кругозором. Я поражался обширности его познаний. Ласковость, с которой он относился к людям, казалась мне иногда необыкновенной…”
— Ничего, — сказал Жилин, когда Михаил Антонович замолк и застенчиво на них посмотрел.
— Я здесь только попытался дать портрет этого превосходного человека, — пояснил Михаил Антонович.
— Да, ничего, — повторил Жилин, внимательно наблюдая за экранами. — Как это у вас сказано: “Над солнечными и лазурными берегами мерцали яркие звезды”. Очень свежо.
— Где? Где? — засуетился Михаил Антонович. — Ну, это просто описка, Ваня. Не нужно так шутить.
Юра напряженно думал, к чему бы это прицепиться. Ему очень хотелось поддержать свое реноме.
— Вот я и раньше читал вашу рукопись, Михаил Антонович, — сказал он наконец. — Сейчас я не буду касаться литературной стороны дела. Но почему они у вас все такие милейшие и превосходнейшие? Нет, они действительно, наверное, хорошие люди, но у вас их совершенно нельзя отличить друг от друга.
— Что верно, то верно, — сказал Жилин. — Уж кого-кого, а капитана Варшавского я отличу от кого угодно. Как он это всегда выражается? “Динозавры, австралопитеки, тунеядцы несчастные”.
— Нет, извини, Ванюша, — с достоинством сказал Михаил Антонович. — Мне он ничего подобного не говорил. Вежливейший и культурнейший человек!
— Скажите, Михаил Антонович, — сказал Жилин, — а что вы про меня напишете?
Михаил Антонович растерялся. Жилин отвернулся от приборов и с интересом на него смотрел.
— Я, Ванюша, не собирался… — Михаил Антонович вдруг оживился. — А ведь это мысль, мальчики! Правда, я напишу главу. Это будет заключительная глава. Я ее так и назову: “Мой последний рейс”. Нет, “мой” — это как-то нескромно. Просто: “Последний рейс”. И там я напишу, как мы сейчас все летим вместе, и Алеша, и Володя, и вы, мальчики. Да, это хорошая идея — “Последний рейс”…
