— Почему ты плачешь? — повторил Шубин.
— Потому что я рада, — ответила она не очень логично.
Но он понял.
— Я был болен и поправляюсь?
— Ты был очень болен! А теперь тебе надо молчать и набираться сил.
— Но почему ты здесь?
— Мне разрешили тебя навещать. Ты в госпитале, в Ленинграде. Всё, молчи!
Она закрыла пальцем его рот. Конечно, ради этого стоило помолчать. Шубин счастливо вздохнул. Впрочем, вздох можно было принять за поцелуй, легчайший, нежнейший на свете…
2
— Мне нужно немедленно поговорить с капитаном второго ранга Рыжковым, — сказал Шубин в тот же вечер.
Оказалось, что Рыжкова в Ленинграде нет — получил повышение, уехал на ТОФ[13].
— Тогда кого-нибудь из разведывательного отдела флота…
Профессор сказал, что не позволит больному рисковать своим рассудком, и повернулся к Шубину спиной. Шубин настаивал. Профессор прикрикнул на него.
— Даже ценой рассудка, товарищ генерал медицинской службы!.. — слабо, но твердо сказал Шубин.
Пришлось уступить.
Разведчик явился. Шубин попросил его сесть рядом с койкой и нагнуться пониже, чтобы не слышно было соседям по палате.
Многое он уже забыл, но главное из разговора в кают-компании помнил, будто это гвоздями вколотили в его мозг.
Разведчик с трудом поспевал записывать.
Сообщение о “Летучем голландце” заняло около получаса. Под конец Шубин стал делать паузы, шепот его становился все более напряженным, и к койке с озабоченным лицом приблизилась медсестра, держа наготове шприц иглой вверх.
Наконец, пробормотав: “У меня все!” — больной устало закрыл глаза.
Разведчика проводили в кабинет к начальнику госпиталя.
— Ого! — сказал профессор, увидев блокнот. — Весь исписали?
— Почти весь. Профессор пожал плечами.
— А что, — осторожно спросил разведчик, — есть сомнения?
— Видите ли… — начал профессор. — Но прошу присесть…
Подолгу находясь у койки больного и прислушиваясь к его невнятному бормотанию, профессор составил о событиях свое, медицинское, мнение.
По его словам, Шубин галлюцинировал в море. Он грезил наяву. И это было, в конце концов, вполне закономерно. Моряк испытал сильнейшее нервное потрясение, в течение долгих часов боролся со смертью. Ему виделись лица подводников, слышались их скрипучие, как у чаек, голоса. А сам он без сознания раскачивался на волнах в своем трофейном резиновом жилете.
— Не забывайте, — продолжал профессор, — мой пациент чуть ли не накануне встретил в шхерах загадочную подводную лодку. В бреду он упоминал об этом. Встреча, несомненно, произвела на него сильнейшее впечатление. Затем он был сбит на самолете и боролся за жизнь в бушующих волнах. Оба события как-то сгруппировались вместе, причудливо переплелись во взбудораженном мозгу и…
