— Ребята, мы установили новый рекорд погружения, — сказал капитан бесстрастным голосом, который в обстановке крайней напряженности прозвучал довольно странно. Разумеется, Свенсон отдавал себе отчет в серьезности создавшегося положения и ему было страшно, как и любому, из нас, однако с виду он был совершенно спокоен. — Какова скорость погружения?
— Все та же.
— Ничего, скоро изменится. Торпедный отсек, судя по всему, залило под завязку, кроме небольшого пространства под потолком — там образовалась воздушная пробка и… — Свенсон замолчал и стал наблюдать за шкалой глубомера, с едва уловимым волнением постукивая по зубам ногтем большого пальца. — Продуть цистерны с топливом и пресной водой, — все тем же невозмутимым голосом вдруг скомандовал он, однако, несмотря на внешнее спокойствие капитана, всем стало ясно, что наступила решающая минута и другого выхода у нас нет. Главное, что обеспечивает жизнь самой лодки и ее экипажа во время плавания за тысячи миль от родных берегов, — это топливо и пресная вода. И, лишаясь либо одного, либо другого, экипаж обрекает себя на верную гибель. Но в ту минуту Свенсон принял единственно правильное решение: прежде всего следовало остановить погружение, а для этого нужно, было облегчить лодку, оставив за бортом все лишнее.
— Цистерны главного балласта пусты, — хриплым, напряженным голосом доложил командир поста погружения.
Свенсон безмолвно кивнул. Шум сжатого воздуха заметно стих, и наступила относительная тишина, зловещая, пугающая, — казалось, «Дельфин» уже перестал бороться за выживание. Чтобы еще больше облегчить лодку, оставалось сбросить все запасы топлива и пресной воды. Но мне не верилось, что это поможет — «Дельфин» погружался все глубже.
Молодой офицер, у которого на лице подергивался мускул, а на шее пульсировала вена, вдруг начал тихонько причитать:
— О Боже. Боже мой…
Он повторял свои заклинания без удержу — сначала чуть слышно, а потом все громче и громче. Казалось, он уже был ютов забиться в истерике, но тут к нему подошел капитан Свенсон, слегка хлопнул его по плечу и строго проговорил:
— Эй, малыш, ты мешаешь мне думать.
— А какова предельно допустимая глубина погружения у нашей лодки? — спросил я, стараясь говорить ровно и спокойно. Однако звуки, которые я издавал, скорее, напоминали кваканье лягушки.
— Боюсь, никто из нас этого не знает, — как ни в чем не бывало ответил Свенсон. — Сейчас мы на глубине тысяча футов и, если верить глубомеру, «Дельфин» уже давно преодолел теоретический предел прочности своего корпуса. По идее, нас должно было расплющить на девятистах пятидесяти футах. А сейчас на нас давит столб воды весом миллион тонн.
