— Но подо льдом. Хорошо бы узнать, какова его толщина. К западу отсюда есть открытое разводье. Доктор Джолли, когда оно образовалось?
— Месяц или недель пять тому назад.
— Какой там толщины лед? — спросил я Хансена.
— Футов пять, а то и все шесть. Пробить его корпусом, может, и не удастся, но капитан с удовольствием пустит в ход торпеду. — Он повернулся к Забрински. — Можешь заняться рацией?
Я вдруг почувствовал себя совершенно опустошенным, разбитым и смертельно уставшим. Итак, я получил ответ на интересовавший меня вопрос. Мэри, моя невестка, больше никогда не увидит своего мужа, а ее трое чудных детишек — своего отца. Мой брат погиб, и отныне его никто больше не увидит. Никто, кроме меня. Но я должен его увидеть.
Выйдя наружу, я закрыл за собой дверь и, пряча лицо от ветра, завернул за угол домика. Через десять секунд я уже стоял у двери последнего в этом ряду строения. Толкнув ее, я зашел внутрь.
Прежде здесь находилась лаборатория. Лабораторное оборудование было сдвинуто к одной стене, и на освободившемся полу лежали трупы. Я знал это потому, что так сказал Киннэрд: обуглившиеся и до неузнаваемости уродливо скрюченные тела казались совершенно чуждой формой жизни или, вернее, неживой материи. Здесь стоял удушающий запах жженой плоти и сгоревшего дизельного топлива. Я думал о том, кому из оставшихся в живых хватило отваги и твердости духа перенести сюда эти страшные, изуродованные останки бывших товарищей. У них, верно, и впрямь были крепкие нервы.
Похоже, смерть для всех них наступила очень быстро. Они не задохнулись, охваченные огнем, — они сами стали огнем. Очутившись в клокочущем море горящей нефти, эти люди превратились в пылающие факелы; и последние мгновения своей жизни провели в жуткой агонии. Трудно представить себе более страшную смерть.
Мое внимание, не знаю почему, привлекло тело, лежавшее ко мне ближе других. Я наклонился и навел фонарик на то, что когда-то было правой рукой, а теперь напоминало оголенную когтистую лапу. На среднем пальце виднелось золотое кольцо, не расплавившееся, но сильно деформированное огнем. Я узнал это кольцо — мы покупали его вместе с моей невесткой.
Я не чувствовал ни горя, ни боли, ни отвращения, решив, что все это, должно быть, придет позже, когда пройдет первое потрясение. Эта жуткая масса обугленной плоти никак не вязалась в моем сознании с образом брата, которого я очень хорошо помнил, и мой оцепеневший рассудок отказывался воспринять эту связь как объективную реальность.
