Он поднял воротник ветровки.
— О чем ты думала, когда решила отправиться в поход такой ночью, как сегодня. Ведь объявили, что возможен дождь.
— Спасибо за предупреждение. Ты отправился в такую даль, чтобы сообщить мне об этом.
— Конечно нет, и ты это знаешь. — Взгляды встретились, и у Флоренс перехватило дыхание.
— Надеюсь, и не затем, чтобы снова ссориться? Послушай, Дуглас, если ты полагаешь, что я не могу обойтись без чьей-либо критики и руководства…
— Ты не можешь помолчать?!
— Что?!
— Ну, пожалуйста.
Флоренс раскрыла было рот, но не произнесла ни слова, пораженная спокойным тихим голосом.
— Фло, мне и правда очень жаль, что все так получилось вчера вечером. Я весь день хотел извиниться, но тебя либо не было, либо я не мог набраться храбрости. Я… я надеюсь, что не обидел тебя.
С удивлением Флоренс отметила, что он нервничает, и покачала головой. — Нет, я не обиделась.
— Хорошо. — Он сидел молча, но чувствовалось, что сказал не все, что хотел.
Флоренс тихонько кашлянула.
— Извинения приняты. Мне очень хотелось бы забыть об этом, но…
— А я не хочу забывать ничего. То, что случилось вчера ночью, слишком важно, чтобы забыть. Не знаю, что на меня нашло. К моменту ухода твоих друзей я был так зол, что больше не мог сдерживаться. Но уверяю тебя, подобное не повторится. — Он говорил тем голосом, который Флоренс помнила по прежнему времени. В нем слышалась искренность, того Дугласа, которого она знала несколько лет назад.
— Видишь ли, — продолжал он, — с момента твоего приезда мне постоянно приходилось делать над собой усилие, чтобы оставаться спокойным. Наверное, тот разговор в гостиной, который я услышал, стал последней каплей, но сегодня… — он улыбнулся, — сегодня мне намного лучше, легче. Понимаешь? — Он смотрел на нее, умоляя понять. — Вчерашней ночью моя душа словно освободилась от чего-то, сидевшего в ней все эти годы. И я почувствовал, что нам просто необходимо поговорить.
— Мы уже разговаривали. И не раз.
— Нет, мы только ругались. С тех пор, как ты приехала, мы ни разу не поговорили нормально.
Флоренс занервничала. Дуглас смотрел на нее ясными правдивыми глазами, прямо и откровенно. Во взгляде читались мольба и какое-то глубокое чувство, которое отозвалось болью в душе Флоренс.
Он зябко повел плечами и сунул руки в карманы ветровки.
— Как ты жила все это время, Флоренс? — Всякий раз, когда звучал этот вопрос, она либо лгала, либо уходила от ответа. Но теперь…
— Мне было плохо, — грустно проговорила она, — по-настоящему плохо.
