— Видимо, так и есть, — сказала Сайан. — Но судя по тому, что о нем рассказывают, ему это, скорее всего, не причинит ни малейшего вреда.
Лэнгли проницательно посмотрел на нее, и она покраснела. Это была небольшая деревушка. За то недолгое время, что Сайан провела здесь, она наслушалась достаточно сплетен, и после аварии Барни ее потчевали множеством воспоминаний об этом человеке.
Как ей показалось, он был жесток и себялюбив. Возможно, из-за того, что у него не было матери. Миссис Холлиз умерла при родах, когда Барни появился на свет, так что в воспитании сыновей мистеру Холлизу помогали Эмили, друзья и соседи. По откликам всех жителей деревни, мистер Холлиз был хорошим, любящим отцом, и Лэнгли вырос добрым и великодушным человеком. А вот Барни брал все, что мог, и ничего не давал взамен. Она надеялась, что ошибается, но подозревала, что, если бы Лэнгли попал в такую аварию, Барни был бы, конечно, потрясен и огорчен, но не выказал бы и половины такого беспокойства и заботы.
Сайан сказала, словно защищаясь:
— Что бы вы ни говорили, ему повезло, что у него есть вы и Эмили, которые всегда готовы его принять и позаботиться о нем.
— Это наполовину его дом, — улыбнулся Лэнгли. — И потом, он мой брат.
— Я знаю. Пора открывать магазин, да?
Лэнгли задумчиво кивнул. Взгляд его снова упал на письмо.
Сайан повернула ключ, и салон открылся для посетителей. За порогом не оказалось покупателей — в такой ранний час редко кто заходил, но в течение дня время от времени могли останавливаться машины, и их владельцы заглядывали в магазин, привлеченные чем-нибудь в витрине. Некоторые клиенты приходили по рекомендации, потому что салон имел пусть скромную, но приличную репутацию.
Сайан протерла некоторые стеклянные предметы, переставила пресс-папье на письменный столик из викторианского будуара — просто чтобы занять себя чем-нибудь, потому что и так все стояло идеально. Затем она вошла в студию. Здесь писали картины, но большей частью она использовалась для ремонта и обновления мебели, с которой соскабливали слой грязи и полировки, укрепляли, чинили, заново натягивали обшивку.
Все это делал Лэнгли — заботливо и умело. Сайан обожала смотреть, как он возвращал красоту заброшенным вещам. Он показывал и ей, как это делается, и она быстро все запоминала. Лэнгли сказал, что у нее врожденный талант, и часто повторял, что представить себе не может, как он управлялся раньше без нее. Это было уже кое-что. Ее ценили, а она работала еще совсем недавно. Сайан испытывала удовлетворение, понимая, что она главная девушка в его жизни, хотя у них были чисто платонические отношения.
