— У меня есть др-руг, — гордо сказал я. — Антон.
— Это хорошо. Тебе рычать еще не надоело?
— Нет.
— Так я и думал.
— Пап, а луна там была какого цвета?
— Где?
— Ну там, где ты р-рассказывал… где небо такого цвета, как вишня.
— А… Желтого… Очень желтая. Как сыр.
— Как сыр-р… Я люблю желтую луну, пап. И сыр-р тоже люблю. Почему ты улыбаешься?
— Вспомнил… В ту ночь, когда ты родился, как раз начиналось полнолуние. Луна была ослепительно желтой, такой, что затмевала звезды.
— Пр-равда, пап?
— Разве я когда-нибудь врал тебе?
Нет, отец никогда мне не врал. Я обожал его и гордился им. Он, конечно же, был лучшим отцом в поселке. Нет, самым лучшим в мире.
— Что было дальше, пап?
— Дальше? — отец рассеянно тряхнул головой, вырываясь из каких-то своих мыслей. — А, да, Первый Белый Волк… Однажды Бог решил заселить свой мир… тот, где было вишневое небо, живыми существами.
— Звер-рями и людьми?
— Не совсем… Понимаешь, Ной, Бог никак не мог определиться, как именно должны выглядеть жители его мира, и когда они наконец появились, оказалось, что они не люди и не звери.
Я нахмурился, а потом улыбнулся.
— Я понял! Только… скажи, пап, а Бог не р-разочаровался в своих детях? Они же получились совсем не такими, какими он хотел?
Пауза. Скрип двери.
— Ной!
— Иди, мама зовет.
Отец никогда не врал мне, знаю. Не обязательно врать, если можно просто не ответить.
Эдди родился на два месяца раньше срока, когда отца не было в поселке. Дядя Эд, Петер и Герман отправились за ним в город, но найти не смогли. Он приехал сам, привез красивые бутылочки и погремушки для сына, и золотое колечко в подарок маме. Эдди было тогда уже два с половиной месяца, и он истошно вопил на руках у отца.
— Малыш тебя не знает, — сказала мама. — Ты теперь слишком редко бываешь дома. Мы все тут скоро забудем, как ты выглядишь.
Отец улыбнулся. От него пахло безумием и кровью, но мама как будто ничего не почувствовала, и я тоже промолчал. Мне было все равно.
— Я тебя никогда не забуду, пап, — твердо сказал я, пробуя зубами погремушку на прочность. — Невкусная. А у меня такие были?
— Нет, — засмеялась мама, отбирая погремушку. — Ты их ненавидел.
А отец промолчал. Тем вечером они поругались в первый раз. Я не должен был ничего слышать, но, к сожалению, у меня был отличный слух.
— Останься, — попросила мама.
— Налей, пожалуйста, еще молока, Котенок.
— Ты не слышал, что я сказала?
Даже закрытая дверь не смогла спрятать напряженности ее голоса, и меня это пугало и раздражало одновременно.
