Занялась заря, и первые отблески просочились через толстые шторы, закрывающие по-южному широкое окно, через которое проникали лучи солнца Флориды. Бонни не спала, она только забылась в сладкой дреме, такой сладкой, точно конфета. А она понимала в них толк…
Утро ясное и солнечное застало их в объятиях друг друга. Они открыли глаза и одновременно улыбнулись.
— Бонни, моя Бонни! Я давно знал, что мне надо поехать в Америку. За тобой.
— Ты приехал, — сказала Бонни и закрыла глаза, улыбаясь. Ее рот был полным, губы вспухли от ночных поцелуев, веснушки на лице светились, точно блестки сусального золота. Ей никто не давал тридцати восьми лет. И он не дал бы, и не только из-за гладкой упругой кожи, но из-за ее почти девичьей неопытности.
В жизни Халамбуса были разные женщины, очень красивые, очень умелые. Они его вдохновляли. Но то было другое. А может быть, гречанки, по-восточному страстные и умелые, были подсознательно ему знакомы и не удивляли? А таких, как Бонни, он не знал. Наверное, в Бонни есть что-то немецкое или Скандинавское. Обнимая ее, он обнимал другую женщину, европейскую.
— Слушай, Халамбус, это ничего, что мы с тобой так быстро сбежали с приема? И бросили Даяну?
— Даяна все поняла раньше нас с тобой. Все в порядке, милая. Скажи мне, а ваша американская песенка «Май Бонни ливз овер зи оушен…» [2] — про тебя? Не в твою честь ее сочинили?
Бонни засмеялась.
— Нет, это в честь ее назвали меня. Родители, наверное, думали, что кто-то приедет за мной из-за океана. Они нашли друг друга в Калифорнии, хотя их предки приехали из Европы. У меня родство с Германией и Швецией. — Она помолчала, потом широко открыла глаза:
— Который час? Надо вставать. У меня куча дел! — Бонни соскочила с кровати. Он увидел ее целиком — молочно белую, стройную, сильную. Золотые волосы колыхались на плечах, точно ржаная солома. Но на ощупь они мягкие, в них так хорошо спрятать лицо и заснуть. Ямочки на ягодицах появлялись и исчезали, когда она топала босиком в ванную.
Она вернулась в длинном голубом халате, поцеловала его в щеку. От нее пахло свежестью и мятной зубной пастой.
— Кофе?
Она насыпала в чашки кофе и налила из-под крана горячей воды. Увидев изумление на его лице, она объяснила:
— Горничная сказала, что эта вода годится для кофе. Так здесь задумано.
Она очистила апельсин, и он уловил запах свежести и терпкости, смешанный с кофе.
— Знаменитый флоридский апельсин. Сладкий! — Она протянула ему. — Очень сладкий!
