Что касается женщины, то она была местной уроженкой и даже более того — весь ее вид говорил о том, что она родом из глухой деревни. Она была моложе, чем Майлз сначала решил по звуку ее усталого голоса. Высокая, лихорадочно покрасневшая от рыданий, слипшиеся сосульками светлые волосы свисают на острое, как у хорька, лицо с выпуклыми серыми глазами. Если бы она была отмытой, накормленной, отдохнувшей, счастливой и уверенной в себе, она, пожалуй, могла бы быть почти хорошенькой, но сейчас ей было до этого далеко, несмотря на потрясающую фигуру. Худая, но полногрудая — нет, поправился Майлз, пересекая дорогу и подходя к воротам. Лиф её платья был покрыт засохшими подтеками молока, хотя никакого младенца при ней не было. Всего лишь временно полногрудая. Её поношенное платье было из ткани фабричного производства, но сшито вручную, грубое и простое. Её ноги были босы, ороговевшие и потрескавшиеся подошвы сбиты в кровь.
— Все в порядке, — заверил часовой Майлза. — Убирайся, — прошипел он, обращаясь к женщине.
Она перекатилась с колен и уселась, подобно каменной фигуре.
— Я позову сейчас сержанта, — часовой с опаской наблюдал за ней, — и её уберут отсюда.
— Погодите минуту, — сказал Майлз.
Она подняла глаза на Майлза, сидя по-турецки, явно не зная, дает ли его вмешательство какую-то надежду. Его одежда, точнее, то немногое, что на нем было, не дало ей понять, что он такое. Все то, что не было прикрыто одеждой, было слишком отчётливо видно. Он вздёрнул подбородок и улыбнулся ей, сжав губы. Слишком большая голова, слишком короткая шея, спина толстая из-за искривления позвоночника, кривые ноги с хрупкими костями, которые слишком часто ломаются, привлекали взгляд, закованные в сверкающие хромированные ортопедические скрепы. Если бы эта горянка стояла, он едва доставал бы макушкой ей до плеча. Он привычно-скучно стал ждать, что она сделает деревенский обрядовый жест, отгоняющий злые мутации, но её кисть только дернулась и сжалась в кулак.
— Мне надо видеть графа, моего господина, — сказала она, обращаясь к пустому пространству между Майлзом и часовым. — Это мое право. Мой папа, он погиб на Службе. Я имею право.
— Премьер-министр граф Форкосиган, — ровным голосом сказал часовой, — прибыл в свое сельское имение на отдых. Если бы он работал, он был бы не здесь, а в Форбарр-Султане. — Вид у стража был такой, будто он сам мечтал очутиться не здесь, а в Форбарр-Султане.
Женщина уцепилась за возможность вставить слово. — Ты всего лишь горожанин. Он — мой граф. Я имею право.
