— Какая? Ты думала, что живешь на собственные доходы?
— Да.
— Полагала, что зарабатываешь на продаже своих картин?
Его тон действовал ей на нервы.
— Именно. Я зарабатывала, как ты говоришь, на картинах, — жестко произнесла она.
Еще в колледже она знала, что имеет хорошие художественные способности.
— Если бы я не обладала мало-мальским талантом, мне не удалось бы продать ни одной своей работы!
— О, допускаю, что у тебя талант…
— О, спасибо! — саркастически сказала она, стараясь уколоть его за надменность.
— Тебе пришлось бы нарисовать черт знает сколько картин для того, чтобы наслаждаться жизнью так, как ты наслаждалась, живя со мной!
— Мои жизненные потребности вовсе не таковы, как ты их себе представляешь. И все же мое имя как художницы уже стало известным в определенных кругах.
— Согласен, ты не находилась за чертой бедности, — проворчал он. — В этом я уверен. Но ты, Эрни, никогда не была, что называется, деловой женщиной. Ты всегда жила в мире эмоций, в мире страстей. Твой талант лежит совсем в другой плоскости.
Эрни поняла двусмысленность его замечания. Порозовев, она взглянула на него, на секунду забыв о ломоте в висках.
— Мне кажется, что ты принадлежишь к той категории мужчин, которые убеждены, что место женщины у очага и она должна безропотно исполнять любую мужнину прихоть. Я права?
— Я считаю, что у женщины более специфические функции, — многозначительно произнес он. — Странно, мы обсуждаем такой скользкий вопрос, а ты еще ни разу не запротестовала.
— Ты слишком переоцениваешь себя и почти уверен, что у меня не хватает смелости, — вспыхнула Эрни.
— Я ничего такого не думаю, я просто знаю, что тебе нравилась семейная жизнь, — сказал он. — Во всяком случае, в самом начале нашего брака ты как-то сказала, что хочешь научиться быть хорошей женой. И, пожалуйста, не возражай. Ты все равно не помнишь, говорила это или нет, — жестко добавил он.
Она прижалась к спинке кресла и обхватила руками голову, которая раскалывалась от боли.
— Ты прав, — сквозь зубы процедила она. — Я не помню.
Румянец исчез с ее лица, сменившись болезненной бледностью. Дрожь вновь начала сотрясать ее тело, но он не сдвинулся с места, не сделал никакой попытки помочь ей. В прошлый раз он был более заботлив. Когда же она снова взглянула на него, то увидела, что губы у него расплылись в усмешке.
— Не вижу ничего смешного… — начала она, сразу же порозовев, но он усмехнулся еще шире.
— Ну и забавная же ты. Я, признаться, забыл, что ты можешь быть такой кошечкой-злюкой.
