— Куда же посадили Галафати? — вслух подумал Алексей.
Чосич вздохнул и закашлялся. Лицо его побледнело.
— Итальянцев сажают отдельно, — проговорил он с трудом. — Их допрашивает сам Кох.
— Кто это?
— Это — иуда... Нет, не то. Хуже во сто раз. Говорят, он родственник гитлеровского убийцы Эриха Коха.
Тюрьма Реджина Чёли. Ржавый визг ключей, крошечные, закрытые решетками окна, ханжеский вид католиков-надзирателей — все было мрачно, тоскливо, дико.
Не тюрьма — каменный мешок для смертников.
Небольшое окно камеры изнутри было зарешечено толстыми прутьями и походило на раскрытую волчью пасть. Окно выходило во двор. Камера никогда не видела солнца.
Койка с волосяным тюфяком была привинчена к стене, покрытой плесенью. Над небольшим столиком висело бронзовое распятие. Кого оно могло утешить здесь? Бронзовый лик Христа покрывал толстый слой пыли.
Надзиратель не отлучался из коридора. Он то и дело подходил к двери и заглядывал в «волчок».
Ночью в тюрьме воцарилась гнетущая тишина. В спертом воздухе камеры раздавалось лишь тяжкое дыхание Николая, прерываемое стонами. Скупой свет, проникавший в камеру, давала электрическая лампочка, тускло горящая в коридоре.
Алексей подумал: «Вот оно, последнее мое пристанище на чужой земле...» Почти машинально провел рукой по стене и почувствовал под пальцами какие-то неровности, царапины. Их выскребли такие же, как он...
Всматриваясь до боли в глазах, а больше на ощупь, он прочел лишь немногие надписи. «Здесь сидел осужденный к смертной казни коммунист Ромоло Якопини. Прощайте, друзья!» «Здесь провел свои последние дни офицер запаса Фабрицио Вассали. Да здравствует свободная Италия!»
И вдруг надпись на русском языке.
«Перед смертью хочу написать на языке моей Родины, где я появился на свет. Родился в городе Одессе в 1910 году. Преподавал русскую литературу в Туринском университете. Арестован в 1934 году и осужден особым трибуналом по защите государства за участие в движении «Справедливость и свобода». После 8 сентября 1943 года был ответственным редактором журнала «Свободная Италия». Фашистская полиция арестовала меня 19 ноября 1943 года. Передаю прощальный привет русскому и итальянскому народам. Леон Гинзбург».
Вцепившись онемевшими пальцами в грязную решетку окна, Алексей долго смотрел в высокое холодное небо.
Заснул он только перед утром. Ему снился бой. Ярко вспыхивали огни орудийных разрывов, но звуков не было — как в немом кино. Автомат, который сжимала рука, был невесомым. Гитлеровцы лезли прямо под свинцовые струи, гора трупов росла, и Алексей задыхался, боясь, что не выберется из окровавленной груды тел...
