— Все было зря! О, Господи, как страшно я согрешил! — взвыл он, словно подбитая собака. С невыразимым ужасом уставившись на коронера, он вдруг зашептал так тихо, что Джон едва разбирал слова.
— Я принес Тебе жертву, о Господи! Но все тщетно, Ты отверг меня!
Развернувшись, он подхватил полы длинного облачения и бросился бежать через двор к наружным воротам. Множество глаз провожало его, дивясь на второго безумца в той же обители. Джон поймал взгляд Гвина, но рослый корнуолец только передернул плечами.
— В этом проклятущем монастыре все сумасшедшие!
Пока настоятель взволнованно совещался с келарем, исполнявшим также обязанности его помощника, Томас шепнул своему начальнику:
— Кронер, по-моему, нужно его догнать. Я чувствую, что с братом Фердинандом что-то недоброе.
Джон относился с неизменным уважением к предчувствиям своего помощника. Он кивком подозвал Гвина, и все трое устремились к главному зданию, со всей поспешностью, какую позволяла больная нога коронера. Томас опередил их и успел заметить мелькнувшего за внутренними воротами беглеца. Пройдя в ворота, он увидел, что дверь в подземный склеп еще раскачивается, и бросился было к ней, однако замешкался, не решаясь вступить в непроглядную тьму на лестнице. Тут подоспел Гвин, а почти сразу за ним и прихрамывающий де Вулф. Томас зажег несколько свечей. Спускаясь, они услышали голоса остальных участников похоронной процессии, но не оставили погони.
Гвин шел первым и, оказавшись внизу, расслышал тонкое поскуливание, жутко отдававшееся под сводами дальнего склепа. Обезумевший клюниец то подвывал и всхлипывал, то принимался неразборчиво причитать, обращаясь к самому себе или к некоему невидимому существу — предположительно к Всемогущему Господу.
— У него там совсем темно, — прогудел корнуолец. — Верно, этот сумасшедший пробирался вниз на ощупь.
— Также, как я прошлой ночью, — мрачно ответил Джон. — И, думается мне, именно из-за того, что этот парень вздумал меня убить!
В последнем арочном проеме их свечи осветили Фердинанда, простершегося ниц в склизкой грязи, раскинувшего руки подобно распятому, словно в отчаянной молитве перед алтарем. Он скулил, как раненый зверь, и Томас, сочувствующий всем и каждому, поспешно опустился рядом с ним на колени, чтобы утешить.
Ощутив рядом присутствие клирика, монах пронзительно вскрикнул и вскочил на ноги, прижался к дальней стене, заскреб пальцами сырые камни.
— Не подходи! Вы все — не подходите ко мне! — взвизгнул он. Лицо его свела судорога. — Я сделал все что мог, но теперь мне вечно гореть в аду!
