Ноздри Шарифа затрепетали, но он вышел, не проронив ни слова. Джеслин было все равно. Она сказала ему правду, на которой он настаивал, и от нежелания признать ее, правда в угоду ему не изменится.
Шариф включил душ и, не став дожидаться, пока вода нагреется, шагнул под холодные струи.
Последние слова Джеслин продолжали звучать у него в ушах. Он нравился ей больше, когда не был шейхом? Но с кем, она думает, только что занималась любовью?
Шариф стиснул зубы, чтобы не выругаться. Что он наделал, позволив своему желанию одержать верх над здравым смыслом? На что надеялся? На смену физическому удовольствию пришло эмоциональное опустошение. Впервые за много лет, когда он снова сжимал Джеслин в своих объятиях, ему было спокойно и хорошо, а теперь его сердце вновь саднило от боли, потому что он ушел от единственной женщины, которую когда-либо любил.
Их брак с Зулимой распался, когда однажды, забывшись, он назвал ее Джеслин. С той минуты она отделилась от него, не физически, нет, но эмоционально она стала от него так далека, что, несмотря на все свои попытки, он так и не смог проникнуть за стену ее отчуждения. И с сознанием этой вины перед ней за то, что любит другую, он подчинялся навязчивому желанию Зулимы иметь детей еще и еще. А затем она умерла, так и не простив. Это его вина в том, что его дочки остались без матери…
Шариф яростно вытерся полотенцем, побрился и переоделся.
Впереди его ждал еще один день государственных забот, и для их успешного решения ему нужно как можно быстрее забыть о личных проблемах. Впрочем, ему это всегда удавалось.
Когда дворецкий Шарифа удалился, чтобы принести завтрак ему в кабинет, дверь без стука открылась.
Шурша черным шелковым платьем, вошла его мать.
— Тебе следовало хотя бы постучать, — устало сказал он, думая о том, что пора что-то предпринимать, чтобы мать наконец перестала считать дворец своей личной собственностью.
— Я хочу, чтобы ты ее уволил, — заявила она.
— Ты выбрала неудачное время для разговора. — По лицу Шарифа прошла судорога. Ему не хотелось говорить о Джеслин, чью постель он покинул только час назад.
— Шариф, я не шучу. Я требую, чтобы ты избавился от нее. Как ты осмелился поселить ее в спальне своих сестер?
— Моих сестер уже давно нет, — спокойно ответил он, хотя в нем начинал закипать гнев. — И в этой спальни уже ночевали многие. Например, последней была жена шейха Аль-Буреми три недели назад.
— Но это совсем другое! Как ты мог поселить туда женщину, которой от тебя ничего не было нужно, кроме денег!
