Старайтесь не о пище тленной, но о пище пребывающей в жизнь вечную, которую даст вам Сын Человеческий, ибо на нем положил печать свою Отец, Бог...
Хлеб Божий есть Тот, Который сходит с небес и дает жизнь миру. Я есть Хлеб жизни, приходящий ко мне не будет алкать и верующий в меня не будет жаждать никогда.
Но я сказал вам, что вы и видели меня и не веруете.
Все, что дает мне Отец, ко мне придет и приходящего ко мне не изгоню вон..."
И чем дальше, тем его слова становились необычайнее.
"...Я Хлеб жизни, сшедший с небес: ядущий хлеб сей будет жить во веки. Хлеб же, который я дам, есть Плоть моя, которую я отдам за жизнь мира...
Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови его, то не будете иметь в себе жизни.
Ядущий мою Плоть и пиющий мою Кровь имеет жизнь вечную, и я воскрешу его в последний день.
Ибо Плоть моя истинно есть пища и Кровь моя истинно есть питие".
Толпа слушала его изумленно. Одни перебивали его и хотели обратить его речь к чему-нибудь более понятному, необходимому. Другие громко смеялись и показывали на него пальцами. Некоторые, ругаясь и отплевываясь, уходили из синагоги. Но большинство, кажется, просто скучало.
Многие громко говорили друг с другом о посторонних и маловажных вещах.
Но Иуда слушал, затаив дыхание...
Ему казалось, что он понимает и то, что совершается кругом, и то, что может быть самое главное в словах Учителя.
Все эти пришедшие в большинстве простые грубые люди. Вся жизнь их проходит в тяжелом однообразном труде. Здесь много поденщиков, которые каждый день гнут спину из-за неверного куска хлеба. У многих, почти у всех, дома кричат маленькие детские рты, прося пищи. И вот они услыхали об Учителе. Он показался им милостивым. Может быть он сжалится над ними. Вчерашний день показал, что без всякого труда он может напитать их в таком множестве.
Они не просят о многом. Они хотят хлеба. Пусть все будут сыты. И тогда они будут свободны и не пойдут на поденную работу. Но вместо хлеба, которого они просили, он отдавал им Кровь своего сердца.
Он стоял там, впереди, и протягивал руки к ним. Белым сияющим видением своего образа, Божественной красотой своего лица, он хотел пленить их так, чтобы они забыли о своей нужде и о своем горе и пошли за ним, освобожденные неизреченным даром его любви.
И был миг, когда Иуда готов был ринуться к нему и отдать ему свое сердце, в последний раз, навсегда и безвозвратно.
Но прошла минута, и он почувствовал, что он не с ним, а с ними, с этой неслушающей и не хотящей слушать толпой.
