Второй заржал.
Рубщик мяса оскалил зубы и зарычал. С деревьев полетели листья.
– Ой, страшно! – издевательски пропищал первый браток.
– Я щас прям обосрусь! – подхватил второй.
Вика наконец сняла топ. Глаза ее странно блестели.
Рубщик двинулся на братков.
– У, лешаки проклятые! – прохрипел он.
– Не ссы, абасы! – проронил второй браток. – Наша территория, сейчас свистнем, братва подвалит, последний глаз на очко натянем!
На лужайке появилось новое действующее лицо. Дима узнал нелепого очкастого дылду, мельком виденного на рынке.
– Руки прочь от девушки! – выкрикнул очкарик. – Все прочь! Девушка, ничего не бойтесь, я с вами!
– Ну, бля, набежало! – усмехнулся первый браток. – Ты-то куда, лошина позорная?
– Девушка, ложитесь! Лицом вниз! Быстро! – Очкарик дал петуха, но Вика почему-то послушалась и упала ничком.
Очкарик повернулся к браткам и рубщику спиной.
…Что было потом, Дима помнил плохо. Его неудержимо рвало, а на лужайке никого, кроме рыдающей Вики, уже не осталось. Только, в успевших надвинуться и даже сгуститься сумерках, как показалось, выглянуло из-за деревьев лицо с косматыми бровями, коротко, жутко ухнуло и исчезло.
…Когда они добрались до дому, совсем стемнело.
– Ну тебя, Смирнов, к чертовой матери с твоим экзотическим сексом! Извращенец! – сказала Вика, запираясь в ванной.
«Ну вот, – подумал Дима, – как всегда… Переклинится на дряни какой-нибудь, меня втянет, а потом я же и виноват. А кто ж еще виноват, как сказала Вика, когда в прошлом году ей на трусы, что на балконе на веревке сушились, голуби нагадили. Ты, Смирнов, и виноват!..»
…А смотрящий леший Викентий, сделав строгий выговор двум молодым отморозкам, Аркадию и Григорию, принял окончательное решение: пробиваться к этому… к Вильмоту… а то погибнет лес.
