Такое неподдельное сочувствие поразило меня, и я был вынужден признать, что следовало бы раньше понять, сколько нераспознанных пластов лежат в основе этого человека, скрываясь за резкими манерами, громовым голосом и непреклонностью в решениях. И речь даже идет не только о его любви к лошадям, не только о его стремлении к самовыражению, не только о его неприкрытом восхищении Гаретом, а в большей степени о каких-то подспудных личностных ценностях, к которым, возможно, мне удастся прикоснуться, а возможно, и нет.
Следующие тридцать минут опять ушли на телефонные переговоры: звонил он, звонили ему; позже я понял, что это самое напряженное время дня у тренеров — единственный промежуток, когда можно застать их дома.
Тосты были съедены, кофе выпит. Тремьен вытащил из пачки, лежащей на столе, сигарету и извлек из кармана одноразовую зажигалку.
— Вы курите? — спросил он, пододвигая пачку в мою сторону.
— Никогда не пробовал.
— Успокаивает нервы, — заявил он, делая глубокую затяжку. — Надеюсь, вы не фанатичный противник курения.
— Запах мне вполне приятен.
— Это хорошо, — Тремьен был вполне удовлетворен, — что дым не будет мешать нашей совместной работе.
Он сообщил мне, что в десять часов первой смене лошадей будет задан корм, и конюхи отправятся завтракать. Сам же он намеревается вновь оседлать трактор и поехать на тренировочное поле, посмотреть на работу второй смены. Он посоветовал мне не беспокоиться, а заняться оборудованием столовой — расположить вещи так, чтобы мне было удобно и привычно работать.
Затем, после окончания утренних проездок, он готов, если я не возражаю, посвятить послеполуденные часы рассказам о своем детстве. С началом вечерних проездок у него не будет времени.
— Прекрасная идея, — согласился я.
Он кивнул.
— Тогда пойдемте, я покажу вам, что где лежит. Мы вышли из кухни, пересекли покрытую коврами прихожую, и он указал мне на противоположный вход.
— Там наша семейная комната, как вам уже известно. Рядом с кухней, — он прошел вперед и открыл дверь, — моя столовая. Мы ею почти не пользуемся. Поэтому советую включить отопление.
Я осмотрел комнату, в которой мне предстояло творить: просторное помещение с мебелью из красного дерева, роскошными малиновыми портьерами, стенами в золотистых и кремовых полосах и темно-зеленым ворсистым ковром. Явно не в стиле Тремьена, подумал я. Слишком все в тон и гармонично подобрано.
— Нет слов, чтобы выразить восхищение, — заключил я.
