— Ну что, Шифрин, — окликнул меня майор. — Завтра с вещами. Смотри, не опаздывай!
— Никак нет, майор, — сказал я, протягивая ему заветную справку.
Вошел каперанг.
Он схватил бумажку, пробежал ее глазами и восхищенно сказал:
— Умеют они устраиваться!..
Потом он хлопнул себя по бокам и сказал:
— Умеют они устраиваться!..
Я уходил, а в спину мне неслось это злобное и восторженное: «Умеют они устраиваться!..»
В ОТК со мной работал старик Сидоров. Это был добрый человек, исключительно равнодушный к работе. Ему было на все наплевать. Он утром неторопливо обходил цеха, трепался с рабочими о том, как хорошо было в старое время и что нынче совсем не то. Потом он возвращался в контору и целый день записывал в книгу мастеров свои впечатления о работе. Записи его не отличались разнообразием. Он писал: «машина № 1 — в порядке, машина № 2 — тоже в порядке, машина № 3 — в порядке…» Со стариком Сидоровым было просто приятно работать.
Летом он поехал в Клин или в Калинин и там умер.
На фабрике всполошились. Директор вызвал меня и сказал:
— Ты хорошо знал старика Сидорова. Поэтому я назначаю тебя председателем похоронной комиссии. Ты поедешь в Клин или в Калинин и привезешь гроб с телом старика Сидорова. Мы поставим его в нашем зале, а потом, попрощавшись, похороним за счет фабрики. Ты меня понял?
Я его понял, и, хоть мне было не по себе, что я должен привезти мертвого старика Сидорова, — я пошел выполнять приказ. Мне дали машину и трех здоровых молодцов, и я поехал.
Старик Сидоров лежал в местном морге. Я впервые встречался со смертью, а тут еще моим гидом оказался тощий циничный дядька — сторож морга, который не соглашался выдать мне Сидорова без пол-литра.
— С тебе пол-литра, — серьезно говорил дядька, ведя меня по моргу.
Мне было страшно и противно.
— Да, да, конечно, — бормотал я, глазея на местных жителей, окончивших уже земное существование.
— Вот энтот ваш, — сказал дядька, — бярите яво.
Мои молодцы взяли беднягу Сидорова и понесли в гроб, который мы купили в магазине «Похоронные принадлежности» по безналичному расчету. Я старался не смотреть на старика Сидорова, мне было стыдно перед ним.
Наша машина катила по безлюдному шоссе, по обе стороны которого царило подмосковное лето. Мы сидели на гробе Сидорова, курили и размышляли о жизни и смерти. Один из молодцов рассказал старый анекдот: «Умирает один еврей…» Я сидел и думал: «Зачем это все? Зачем мы рождаемся, мучаемся, мучаем окружающих нас людей, ссоримся, воюем, производим детей, едим, читаем книги, верим в Бога? Зачем? Вот старик Сидоров. Он лихо размахивал саблей в гражданскую войну, рубал красных и белых, потом голодал, строил, рыл землянки, потом руководил чем-то, в чем никогда не разбирался, потом упал, чтобы опять карабкаться вверх, потому что отравился властью и мечтал вновь ее получить. Но так и не дополз, потому что был необразован и неразвит. И вот он умер. Он лежит в гробу, на котором сижу я, а потом мы поменяемся местами, и на моем гробе будет сидеть молодой Сидоров и рассказывать анекдот о том, как умирает один еврей. Что остается от людей и после людей?»
