Стояли мальчики и девочки, с родителями и без родителей, блондинки и брюнеты, в очках и без очков, толстые и худые, хорошо и плохо одетые. И все они не попали в институт.
— Сколько у тебя очков? — спросил я одного, другого, третьего..
— Двадцать девять из тридцати… МАИ.
— Двадцать четыре из двадцати пяти. МВТУ.
— Золотая медаль. МГУ.
Они стояли безмолвной цепочкой, прижимая к груди учебники и глядя перед собой невидящими глазами. И я тоже встал в конец этой странной очереди и стал таким же, как и они, и все мы были похожи на братьев и сестер, столпившихся у подъезда большого дома.
— Тебя почему не приняли?
— Не знаю…
— Да ерунда, — говорит толстый парень в белом шарфике, — мой батя позвонит кому надо, — и все будет о'кэй!
— Тебе хорошо, — тихо говорит парнишка в очках, — у тебя есть кому звонить…
— Ну и твой пусть позвонит, — кипятится толстый, — если бы у меня было столько очков, как у тебя, я бы знаешь что сделал!.. Твой отец где работает?
— У меня нет отца, — говорит парнишка в очках.
— Что, на войне убили?
— Нет… Он в Сибири… работает…
Девушка в розовой кофточке, волнуясь рассказывает:
— Мой папа пропал без вести на фронте. Но мама говорит, что он жив… У меня медаль…
— Странно…
Брюнет, не отрывающий глаз от книжки.
— Ничего странного. Мне отец все твердил: будь инженером. А я хотел стать критиком. Не судьба, видать…
— А тебя почему не приняли, Шифрин?
— Не знаю, — говорю я и выхожу из толпы.
Через две недели я попал к какому-то крупному чиновнику в министерстве. Он ел яблоко, хрустящее звонкое яблоко.
— Ну что там у тебя? Быстро, — сказал он, со вкусом хрустя своим яблоком.
Я рассказывал, а он смотрел на это яблоко и, выбирая места повкусней, впивался в него зубами, и чмокал. Когда я кончил, он проглотил семечки и сказал:
— Правильно они сделали. Я лучше бы чучмека какого-нибудь взял бы, а не тебя…
— Почему?
— Чучмек хоть после окончания работать будет, а ты…
— Господи, — простонал я, — я тоже буду работать. Примите меня. Я же все сдал. Я же заслужил.
— Нет, — сказал он, — нельзя. Все!
И я вышел из кабинета и заплакал. Я понял, что мне ничто не поможет. И слезы не приносили мне облегчения.
А случай уже шел по коридору. Он был одет в потертый шевиотовый костюм, у него были нечищеные ботинки и лысина.
— Ты что плачешь, мальчик? — спросил он.
— Они меня не приняли в институт, — сквозь слезы сказал я.
— Как твоя фамилия, мальчик? — спросил он.
— Шифрин.
Человек вздохнул и сказал:
— Зайди ко мне.
