Время шло, и Пэппа проникалась мыслью, что из этих рассказов узнает о его жизни больше, чем если бы просто выспрашивала его. Кристофер Петри нравился ей все сильней. У него был живой, острый ум, а кроме всего прочего, и то, что она больше всего ценила в людях, — умение подсмеиваться над самим собой.
Идя после ужина обратно к мотелю, она с нетерпением ждала новых необычных рассказов.
Кристофер же думал о другом. Рассказав Пэппе многое о своей жизни, что его, впрочем, не смущало, он почти ничего не узнал о ней.
— Скажите мне, почему у вас такое прозвище? — направил он ее мысли, улыбаясь мальчишеской улыбкой. — Это ведь не только из-за цвета волос, верно?
— Нет-нет, — призналась она и рукой провела по растрепанным локонам: пальцы игриво разделяли волосы на пряди. Потом загадочно улыбнулась. — Меня прозвали так еще в детстве, потому что я набралась разных словечек и использовала их в самое неподходящее время. — Увидев, как его рот расползается в улыбке, она поспешила добавить: — Хотя, конечно, их лучше вообще не употреблять. А у меня, знаете ли, такой темперамент… — Худенькое плечико ее неопределенно дернулось, глаза потеплели от воспоминаний о детских годах. Она помнила, какими изобретательными методами мать старалась отучить ее от дурной привычки — например, намыливая рот мылом.
Губы Кристофера расплылись в улыбке, и глаза загорелись неотразимым блеском.
— Ну, и вы отказались от своей привычки? — спросил он, нежно глядя на нее.
— М-м, — вздохнула она, предоставляя ему возможность догадаться самому. Она не хотела говорить, что в действительности ее бедная мамочка и сейчас иногда съеживается от острых словечек, временами срывающихся с уст дочки в минуты раздражения.
И они продолжали прогулку в этой романтической ночной тишине. Звезды яркими блестками то вспыхивали, то гасли на небосклоне, а луна, казалось, играла в прятки, то и дело прячась за тучами.
Кристофера полностью захватила красота окружающего мира, а Пэппу больше интересовал он сам. Она знала, что он устал от долгой дороги, но тело его двигалось с необыкновенной легкостью, плечи и спина оставались прямыми, шаги твердыми и уверенными.
Что-то непонятное заставило ее сбиться с шага, и на мгновение она почувствовала потерю пространственной ориентации. И тут ей в голову пришло название этого чувства. Крушение. Она ощутила его как удар. Это несправедливо! Против этого восставал ее разум. Несправедливо, что она должна была встретить такого человека именно при таких обстоятельствах. Несправедливо, что она должна скрывать свои чувства к нему.
