— Может, повесишь на шею сумку и будешь в ней его таскать? — предложила Сьюзен.
— Его и на ноге-то уже тяжеловато держать, — признался Грант. — Кофе готов. Не отведешь Джейми в гостиную? Я собрал для него кой-какие вещицы, пусть поиграет. Они в корзинке за диваном.
— Но это же не игрушки! — воскликнула Сьюзен, заглянув в бельевую корзину, куда Грант сложил всякую всячину, которой, на его взгляд, мог бы поиграть трехлетний ребенок. Мячики для пинг-понга, старую бейсбольную перчатку, безопасную бритву без лезвия, крышки от баллончиков дезодоранта, оловянную тарелку, деревянную ложку.
— Не ахти что, но это все, что я смог отыскать, — пояснил Грант, усаживаясь рядом со Сьюзен на диван.
— Я захватила несколько игрушек. Пойду достану...
— Не нужно. Взгляни!
Джейми выстроил в ряд пластмассовые крышки от дезодоранта и в каждую положил по мячику. Покончив с этим, перевернул тарелку и начал колотить по ней ложкой, изображая барабанный бой.
Сьюзен открыла от изумления глаза.
— А я-то в магазинах игрушек трачу деньги, которые гак тяжело достаются! — Она повернулась к Гранту. — Знаешь, ты меня поразил!
— Так это хорошо или плохо?
От близости Гранта у Сьюзен слегка кружилась голова. Запах его лосьона окутывал ее душистым облаком.
— Сама не знаю. — Вино развязало ей язык. — Ты же не одобряешь моих взглядов.
— А ты, насколько я понял, невысокого мнения о юристах.
Сьюзен стало немного стыдно. Может, она чересчур несправедлива к нему?
— Просто мое знакомство с юристами не принесло мне ничего хорошего.
— Ты имеешь в виду развод? — предположил Грант.
— Мой бывший муж — юрист. — Худшего отца, наверное, во всем свете не сыскать. Он мог, как компьютер, выдавать доводы в защиту подсудимого, но забывал покормить собственного ребенка. Слушал свою полицейскую рацию, будто это был голос самого архангела Гавриила, но не помнил слов ни одной песни, чтобы спеть ее сыну... — В голосе Сьюзен звучала горечь.
— Вижу, он здорово ранил твою душу.
Сьюзен неохотно вспоминала бывшего мужа. Ей стоило немалых усилий забыть об этом периоде своей жизни. Но в Гранте было что-то такое, что располагало к откровенности.
— Жадность затмевала в этом человеке даже чувство сострадания и здравый смысл. Самовлюбленный эгоист, он не желал, а может, был просто не способен думать о других, — рассказывала Сьюзен. В ее голосе не чувствовалось злости, одна лишь грусть. — Ему нравилось причинять боль людям, зависящим от него.
— Вот так у тебя и сложился расхожий стереотип юриста? — Грант покачал головой. — Удивляюсь, как ты вообще со мной разговариваешь.
