И вам все сразу становилось понятно, такими вы были умниками?
Ясное дело. И про то, что деньги обесценивались, отец прочитал: инфляция.
Ты прав, Таддель. Многое мы тогда не понимали. По малолетству.
Зато позднее — на мой взгляд, даже слишком поздно — мы хорошо усвоили, что такое инфляция.
На следующий день отец показал на Кёнигсаллее то место, о котором говорилось в газете, торчавшей из-под оборванных обоев. «Вот здесь, — сказал он, — мерзавцы застрелили Ратенау, который ехал на служебном автомобиле и всегда притормаживал на повороте…»
В тех газетных страницах было еще много всякого: реклама сапожной ваксы, потешные шляпки, зонтики, большая реклама стирального порошка «Персил»…
Отец содрал несколько газетных листов, которые едва держались на штукатурке…
…он вечно собирал старье…
Представь себе, Лара, в квартире напротив нашей стояло поломанное пианино.
Нет, Старшой! Это был настоящий рояль, вроде того, что теперь стоит в музыкальном салоне у матери Яспера и Паульхена, хотя играет она на нем лишь тогда, когда никто ее не слышит, даже домработница, а уж тем более отец.
Пусть рояль, но был он вконец разломанный. К тому же обугленный. Колченогий. Лак облупился.
Крышка отсутствовала. С клавиш легко сдирались приклеенные пластиночки из слоновой кости…
Что вы тут же и сделали.
Да уж не без этого, Таддель.
Только не для себя.
Для отцовской коллекции.
Квартиры были большими, пятикомнатными, вроде нашей. Все окна были заколочены досками или фанерой, свет проникал только через щели, поэтому в комнатах царил полумрак, а по углам было совсем темно.
Несмотря на это Марихен снимала своей бокс-камерой все, что валялось на кухне и в ванной, расколотый унитаз, продавленные ведра, осколки зеркала, гнутые ложки, битый кафель и прочее.
Пригодные вещи убрали после пожара, остальное было брошено…
…или порублено на дрова, потому что после войны топить было нечем.
Говоришь, было совсем темно? И все же Старая Мария снимала обычной бокс-камерой?
Ну да, Таддель. Причем без вспышки. Прямо от живота, иногда вприсядку.
Будь мы тогда постарше, наверное, засомневались бы: слишком уж темно для съемки.
Бокс-камере с этим не справиться.
Жалко пленки.
Но позднее, когда к отцу опять пришли гости и он пил с ними вино или водку, рассуждая о политике, мы пробрались тайком в его мастерскую, где увидели над рабочим столом, возле листков с собачьими именами, прикрепленные кнопками аккуратные ряды отличных фотографий…
Классные снимки.
