Но в то время как Николай II, подчиняясь неизбежному, отсрочил катастрофу, даровав хартию 30 октября 1905 г., непреклонная воля Александра III, вероятнее всего, не склонилась бы перед вихрем событий, что повело бы монархию к гибели. Это случилось бы так же, как описывается в известной басне о дубе и розовом кусте, где слабый выживает, в то время как сильный гибнет.
Двенадцатью годами позже Николай II, действуя под руководством реакционной партии, погиб, потому что он попытался бороться с силами, которым не мог противостоять.
Действительной причиной падения монархии в России является безрассудное стремление этой партии воскресить и упрочить в двадцатом веке – перед лицом необходимости создать новый строй – анахронизм самодержавной власти, "наиболее опасной из всех видов власти", как писал мой предок в своей исповеди императору Александру I, "так как это ставит судьбу миллионов людей в зависимости от величия ума и души одного человека".
Несмотря на свои хорошие качества, Николай II не обладал "величием ума и души", которые необходимо было противопоставить домогательствам реакционеров, и это вызвало катастрофу.
Мне труднее руководствоваться теми же самыми соображениями в той части записок, которые касаются императрицы Александры.
В своих отношениях к ней я никогда не переступал черты придворного этикета, принятого в отношениях подданного, хотя бы он и был министром и советником государя, с императрицей.
Я никогда не был принят в узком кругу лиц, который находился около неё, и всегда держался от него на некотором расстоянии.
Настоящей причиной её холодности по отношению ко мне была моя склонность к либеральным и конституционным идеям.
Совершенно справедливо, что Мария Антуанетта не менее заслужила кличку "австриячки", чем императрица, снискавшая себе со стороны ненавидевшего её общественного мнения название "немки".
Что касается императрицы, то, несмотря на то, что она была иностранкой по рождению и воспитанию, окруженная искусственной атмосферой двора (в виду чего нет ничего удивительного в том, что она совершенно неправильно понимала чаяния русского народа), можно сказать с полной искренностью и убеждением, что она чувствовала себя русской из русских, когда симпатизировала ультрареакционной партии и верила в привязанность России к формам самодержавной власти.
Совершенно верно, что императрица Александра недружелюбно относилась к сближению с Англией и высказывала это мнение совершенно откровенно во время моих переговоров по этому поводу с лондонским кабинетом, но в это время она не играла решающей роли в направлении политики, которую она приняла на себя позже, и я никогда не имел основания жаловаться на её вмешательство в эти переговоры.
