Время шло, и несчастные события русско-японской войны постепенно рассеивали иллюзии императора, заставляя его склоняться к признанию правильности моих предсказаний и к желанию предоставить мне более активную роль. К концу войны он решился выполнить своё намерение назначить меня посланником в Берлин на пост, который оказался вакантным ввиду ухода престарелого графа Остен-Сакена. Ещё раньше я был осведомлен, что император предполагал использовать мои специальные познания в японских делах, которые я приобрел во время моего пребывания на Востоке. Как результат посредничества президента Рузвельта переговоры о заключении мира в Портсмуте были почти предрешены, и император долгое время колебался в выборе полномочного представителя. Сначала этот пост был предложен посланнику в Париже Нелидову, затем посланнику в Риме Муравьеву. Оба ответили отказом: первый ссылался на свою неосведомленность в делах Дальнего Востока, второй – на плохое состояние здоровья.
Казалась, что благодаря этим отказам император остановит свой выбор на мне и что я в сорок восемь часов буду назначен главой делегации, которая должна была быть направлена в Америку. Но моя кандидатура встретила сильную оппозицию со стороны министра иностранных дел графа Ламздорфа, защищавшего назначение Витте, с которым он был весьма близок не только лично, но и по политическим взглядам.
В то время кандидатура Витте была особенно нежелательна для императора, который относился недоброжелательно к этому выдающемуся государственному деятелю и не вполне доверял ему даже тогда, когда Витте занимал весьма ответственный пост в империи. Что касается меня, я совершенно уклонился от вопросов, которые являлись важными для того времени; с начала войны я принял себе за правило не касаться в моих официальных сообщениях дел, которые были в стороне от моего специального поручения, и воздерживаться от предложения каких бы то ни было советов, касающихся того трудного положения, в котором оказалось правительство. Тем не менее я был настолько убеждён в величайшей важности личного влияния нашего представителя, которое могло иметь решающее значение в вопросе успеха или неудачи мирных переговоров, что решил нарушить моё молчание и написал письмо графу Ламздорфу, в котором выразил моё глубокое убеждение со всей энергией, на какую только я был способен, что единственным человеком в России, который успешно выполнил бы столь сложное дело, является Витте. Мое убеждение основывалось на знании того исключительного престижа, который приобрел Витте в Японии, и тех симпатий со стороны японцев, которые он приобрел в течение времени, предшествовавшего войне. Мое письмо получено было в Петербурге как раз в тот момент, когда граф Ламздорф исчерпал все аргументы в пользу кандидатуры Витте, и, как он сам мне говорил позже, оно помогло рассеять все сомнения императора.
