Голос стих, горящие глаза пропали, и больше я ничего не помню. Но, Кэти, если эти горестные стоны были исторгнуты из твоей груди, если сон, который я видел в ту ночь, был вещим, вроде тех, что иногда посещают святых или проклятых Богом, тогда, моя любимая, отбрось эти страницы и поспеши ко мне, чтобы ужасный вопль, эхо которого не утихло до сих пор, погрузился, утонул и утолил жажду в водовороте наших объятий.
Яркий солнечный свет проник сквозь прикрытые веки и разбудил меня, однако я так и продолжал лежать с закрытыми глазами. Тоска по тебе, Кэти, и по Перевалу охватила меня; мне казалось, что грудь моя разорвётся, если при зарождающемся свете дня я не увижу тебя рядом. Всё, что случилось со мной за последние несколько часов, прошло перед моим мысленным взором. На сердце было тяжело, будто я совершил ужасное преступление, которое нас разлучило; величайшее преступление из всех возможных злодеяний, ибо и разбой, и измена, и убийство пронеслись бы мимо, как пылинки, пока наши души составляют одно целое. Но где теперь моя душа? Всё, что я помню, может оказаться бредом сумасшедшего. Вполне возможно, что даже ты, Кэти, не что иное, как фантазия больного воображения, навеянная игрой лунных бликов на белой стене. Может, я никогда не покидал сумасшедшего дома и сейчас не лежу на траве под деревом, а сижу, закованный в цепи, на полу своей клетки, тереблю гнилую солому и пускаю слюни, а мой разум запутался в паутине бреда.
— Он плачет.
Голос шёл откуда-то извне, из мира, не ограниченного моими веками. Я открыл глаза. На фоне светлеющего неба вырисовывался какой-то тёмный силуэт. По мере того как я всматривался в него, призрачный силуэт обретал облик джентльмена, который расспрашивал меня вчера ночью. Он сидел не дальше трёх футов от меня, уткнувшись подбородком в колени. Будь он из плоти и крови, я мог бы свалить его одним ударом, но страх, что это не более чем фантом, порождённый моим воображением, удержал меня.
— Кто вы? — спросил я, не двигаясь с места.
— Он говорит человеческим голосом, — сказал джентльмен, — совсем не похожим на тот, которым бредил во сне.
— Какое вам дело до моих снов? — Я сел, чтобы быть в равном положении с моим видением (если это было видение).
— Он шевелится, — произнёс джентльмен. — На вид он крепок; но дрожит от холода — уж это-то, по крайней мере, выдаёт в нём человека. Возьми-ка, мой мальчик, согрейся, — с этими словами он сбросил длинный плащ, в который был закутан, и набросил мне на плечи.
