Куда теперь? Что я знал о мире за пределами Гиммертона?
Понемногу решение созрело. Обращаясь к истокам своей памяти, я вижу себя спящим рядом с тобой на кровати под завывания ветра, раскачивавшего верхушки елей за окном. Однако до этого пробуждения было нечто, похожее на смутный сон. Напрягая память, я всматривался в свою жизнь до того забытого путешествия, что привело меня, завёрнутого в пальто твоего отца, на Перевал, — и увидел там город, реку, корабли, матросов со сверкающими улыбками, хлеб, подобранный с пола таверны, золотую монету, брошенную каким-то пиратом и падающую, кувыркаясь, в мою раскрытую ладонь… Город великанов, ибо я был тогда малышом, путавшимся у всех под ногами. И ещё более смутное воспоминание — чисто побеленная комната с низким потолком и распятием на стене, оплеухи и молитвы, земляной туннель под стеной и на другом его конце вонючая речка.
Из этих жалких обрывков я должен был сложить карту той единственной страны, откуда я родом; эти же осколки воспоминаний были единственным ключом к загадке моего происхождения. Ведь не выпрыгнул же я из зловонной речной грязи, как жаба; у меня должны были быть отец и мать, пусть даже низкого рода. У меня росло желание получить то, что принадлежит мне по праву рождения. Я помнил из рассказов Нелли, что твой отец нашёл меня в Ливерпуле — в Ливерпуль-то я и отправлюсь.
Незаметно пролетел остаток ночи. Из-за бури я не сразу нашёл тропу через Болото Чёрной Лошади. Три раза я оступался и падал в трясину, три раза напряжением всех сил мне удавалось высвободиться из её цепких объятий. На третий раз, совершенно измученный долгой борьбой, я, должно быть, на некоторое время потерял сознание и, придя в себя, ощутил во рту чудесный вкус болотной жижи и увидел зрелище дивной красоты — пустоглазое лицо мертвеца, щерившееся прорезью рта в нескольких дюймах от моего собственного. Скорее всего, это были следы человеческих жертвоприношений древних саксов. Труп лежал в торфе с незапамятных времён, и теперь встряска вынесла его на поверхность — Нелли рассказывала о таких вещах. Но тогда, в панике, я решил, что это демон, посланный адом за моей душой, и это заблуждение, вероятно, спасло мне жизнь, потому что ужас и отвращение придали новые силы, и я выбрался из трясины. Я откашлялся, чтобы выплюнуть грязь, которой наглотался, и в забрезжившем свете зари отправился в Гиммертон, а оттуда, спрятавшись в молочном фургоне, на ярмарку в Манчестер.
