Затем в кухню вошел Марк. Не говоря ни слова, он тяжело опустился на деревянный стул у огня. На мальчике был длинный черный плащ, в точности такой же, как у доктора Теофилуса. Лицо Марка, всегда бледное, казалось сегодня пепельно-серым. Он молча смотрел в огонь, и было заметно, что его сотрясает дрожь.
— Все неприятности рано или поздно остаются в прошлом, — изрекла Лили.
Ей не было нужды спрашивать, расстроен ли Марк. Каждая черточка на его лице говорила о том, что он переживает глубочайший упадок духа. Марк издал приглушенный звук. Слишком слабый звук, чтобы считать его всхлипыванием; однако Лили догадалась, что мальчик с трудом сдерживает рыдания.
— Их так много, Лили, так много… — Тихий голос Марка был едва различим за потрескиванием поленьев в очаге. — И все они обречены… — Марк утомленно опустил веки. — Я видел трупы, сложенные рядами, как бревна. Думаю, если бы я хорошенько поискал, то нашел бы среди них сестру и брата… и маму…
Лили опустила глаза. Значит, доктор отвел Марка в чумной госпиталь. Туда, куда призывали его обязанности. Но разве доктор не понимает, как это жестоко? Разве он не сознает, что воспоминания еще слишком свежи в душе его юного помощника? По рассказам Марка, не прошло еще и двух месяцев с тех пор, как его мать заболела чумой. Но доктор, погруженный в свои заботы, не привык думать о чувствах других людей. В особенности если эти люди были здоровы.
— И знаешь, что самое страшное? — Марк внезапно встал, в глазах его вспыхнул огонь отчаяния. — Болезнь распространяется с устрашающей скоростью. Я сам видел серые пятна на руках рабочих. Доктор Теофилус пытался им втолковать, что они передадут заразу всем, к кому прикоснутся, но они не желают ему верить. Чума проникает во все дома, от нее не спасут ни засовы, ни ставни. Она пожирает людей, как щука мелкую рыбешку.
Марк снова сел и, охваченный неодолимой усталостью, уронил голову на руки.
— Если бы эти люди знали, как беспощадна чума, они никогда не выходили бы из своих домов, — пробормотал он. — Как ты, Лили. Здесь, в башне, чувствуешь себя в безопасности.
Лили осторожно отложила свое рукоделие. Она чувствовала, ей нужно что-то сделать — обнять Марка, успокоить его, сказать, что все не так страшно. Женщины умеют утешать тех, кого любят, в самых безнадежных обстоятельствах. Ей доводилось читать об этом в книгах. Но Лили ни к кому не питала душевной привязанности и не знала слов утешения. Она могла лишь подойти к плите, наполнить миску ароматной похлебкой и протянуть ее Марку.
