— И задница даже зеркальная: вся!
Перелуплен карниз; мостовая — колдобина; в воздухе — многоэтажные брани; двор — дребездень; пригород же — гниловище; в изроинах поле; фронт — фронда.
Россия!
И жители Дрикова или Жебривого уж не глядели друг другу в глаза.
— Зато фортку в Европу открыли в редакции «Русские Ведомости»[3]: это все — для Европы-де, в пику Атилле и гуннам; зеркальная задница — против немецких манишек!
Взглянув на Терентия Титовича, становилось понятным, что — штука, что птицу в лет бьет.
— Приусиливать надо себя!
Укрывает усищами сталь, а не рот; но пускает, как блошек, свои фигли-мигли; и делает вид, — что калина-малина.
При этом он скрыть не старается вовсе, что эта малина есть мигля, а вовсе не корень:
— Эге!
— Ну-те!
— Вылечи!
— Тут — операция: и — тяжелейшая…
Видно, готовился он оперировать что-то, без речи над всей безмозгляиной перетирал сухие ладошки: до остервенения.
Раз с инвалидом, на дворике он рассуждал:
— Лошадина! Поди, — десять немцев убил свои видом, а вышел глазами в оленя… Обратно Варшаву возьмешь?
— Из Москвы-то легко брать Аршаву; вот нам было близко, да — склизко; да — ух!..
— Ты, послушай, — не ухай, а пушкою бухай!
На что инвалид (глаза — ланьи, а с пуд — кулаковина):
— Чортову куклу, Распутина, мы — улалалакаем!.. Тителев:
— В плеточки плеть расплетаете: обуха ими не сломите; обух на обух; таран на таран.
И уж песенка слышалась:
«Дилим-булит пулемет:
Корпус на Москву идет».
Все, бывало, сидит; тарарыкает громко диванной пружиною, прилокотнувшись к столу.
Что-то вымыслив, выскочит.
Чем промышляет?
Скорее откусишь язык и скорей тебе нос оторвет, как от красного перца, чем промысел этот поймешь; доживает достаток, ухлопанный врозваль, — не в дом; в кошеле — не Ремонт; там накуксились кукиши; пляшет язык трепаком приговорочным; фертиком руки; словами, как пулей, садит: Убивает — без промаха: экономический, шахматный, или логический это вопрос; а Карл Маркс, Вернер Зомбарт со Штаммлером, с Мерингом (четыре тома) — томищами пыжатся с полок.
И сам Фейербах, уже листанный, — там.
Подменяет дебатами книжными он материальный вопрос о домовом ремонте, о том, сколько он ассигнаций тебе отслюнявит.
Бывало, сухие ладошки свои перетрет:
— Этот культ ощущенья под вывеской опыта, — мистика.
И бородою нестриженой — под потолок, где журавль, паутина, повешен; карман — без синиц.
Никанор же Иваныч ладонь — под пиджак.
— А по-вашему — чч-то есть материя? Весь в паутиночках: тоже — материя. Тителев снимет «материю» эту:
