— И на это отвечу… Но мы отвлекаемся: сядьте… И — бросьте саркастику[13] эту…
Пройдясь:
— Зная лично…
— Да я вас не знал-с!
— Мы встречались лет двадцать назад… Ну, — развел он руками, — я не виноват, что меня позабыли вы; неудивительно: я — изменился… Потом надрыгаетесь: слушайте!.. Зная, из братниных слов вплоть до случая с шубой и с клаком, которыми… Дрыганец бросьте-ка… хо!
Трубку выхватив, белыми он разблистался зубами; и снова приблизил лицо узкоглазое:
— Думаете, что подглядки ушибли меня? Да ни капли… Сидите… Мотивы-то были ль подглядывать? — встал он на цыпочки. — Были, — присел и губами всосался, «пох-пох», дымом в нос.
— Были, — спрашиваю?
— Были…
— Я говорю — то же самое…
И указательным пальцем — в плечо:
— Стуки слышали?… Стуки-то — были?…
Пождал.
— Так подглядывать право имели… я вас провоцировал. Вы — суетник; много стреляной дичи валяется; бойтеся стремглавых решений… — ушел он в усы. — Пока — все по программе; а что сверх программы, — придите; и — спрашивайте…
Никанор, рот раскрыв и колено свое обхватив, растирал подбородок с волнением; тяжесть молчания сбросилась; вспыхнула искра доверия.
Вдруг —
— улыбнулся: пленительно!
* * *
— Вашего брата я знал; и — Надежду Ивановну… Скрыл же до сроку, — задумался Тителев, вскидываясь в передерги мушиные, снежные: с неба зареяли; плечами — в уши, а пальцами — в боки.
Стоял, вздернув трубочку:
— Ну-те… Открытие брата, — разрыв всего дела военного, о чем бедняга не думал: другие подумали… Кто — невдомек? Все еще?
Ткнулся пальцем в плечо:
— Генеральные штабы!
— Что: чч-то?!? —
— Впереборку задренькала где-то струна; голос, перебираемый сипом, задренькал за ней:
— «Пагубб-йли… меньн-ня… вв-ааи… очч-хи».
— «Ляля… погубили… меня!..»
— Понимаете, что это значит: не штаб даже — ш-т-а-б-ы!
— !
— Трындрын! —
— Звуки, перебитые с прохватом молчанья, — взрывались еще; сипом перебиваемый голос:
— Змээйаа… падкал-хооо-дд-ная ттхы!
— Трынн! —
— струна впереборку!
Теперь только понял!
За братом, Иваном, — охота великих держав!
* * *
Тут — в испарину.
Брат, —
— брат, Иван, —
— в Табачихинском с зонтиком черным, в проломленном, косо надетом своем котелке улепетывает; а за ним —
— Китченер,
— Фош, —
— грохочут тяжелыми танками; падают с треском заборы за братом, Иваном!
И все занавески взвились: Гартагалов, взвитой с Фелефоковым в небо, — лишь хохлины выпуклого, черно-бурого дыма из дыр — не Москвы, — в высвет красных, занявших зарев!
